Такая работа
Шрифт:
Так было до субботы.
Утром Гуреев в присутствии Ратанова допрашивал свидетеля по последней квартирной краже. Это был сосед инженера, который стоял внизу у лестницы, когда хозяин квартиры уходил на работу. Гуреев в свободной позе, повесив пиджак на спинку стула, сидел за столом и испытующе поглядывал на свидетеля. Иногда он листал какие-то записи в лежавшем перед ним голубом блокноте. Свидетель нервничал, переводя глаза с угрюмого лица Гуреева на его блокнот. Ратанов прекрасно знал, что в голубом блокноте не содержится ничего, кроме записей по автоделу, что свидетель
— Минутку, — строго говорил Гуреев, — вы точно помните, что в прошлое воскресенье легли спать не позже одиннадцати? А если все-таки не в одиннадцать?
Свидетель побледнел.
Ратанов вернулся к себе и позвонил Дмитриеву.
— Ты один в кабинете?
— Один, товарищ капитан.
— Зайди к Гурееву и посиди у него со свидетелем, а он пусть зайдет ко мне.
Ратанов подождал минут пять, но никто к нему не зашел. Он позвонил Гурееву:
— Дмитриев у вас?
— Здесь.
— Я просил вас зайти.
— А зачем?
— Зайдите ко мне.
— Закончу допрос и зайду. — Гуреев положил трубку.
Так с Ратановым никогда никто не разговаривал, даже обычно грубоватый Гуреев. В первую секунду Ратанов растерялся: позвонить еще раз или пойти к Гурееву и самому отпустить свидетеля? Но что тот подумает и расскажет дома о взаимоотношениях между работниками милиции?
Гуреев вошел минуты через две.
— Что вы себе позволяете? — спросил Ратанов сухо.
— А что? Он, если хотите знать, тоже прошел огни и воды, и медные трубы… Судимый! Вы видели, как он нервничал! Так хотя бы есть надежда на что-нибудь прорваться…
— Я хочу вам сказать, чтобы вы прекратили в такой форме разговаривать с людьми!
— А я не первый день в милиции, допрашиваю, как умею, но за нарушение законности выговоров еще ни разу не получал! Это не мне одному нужно! Надо преступления раскрывать!
— Вы собираетесь выполнять мои указания? — строго спросил Ратанов.
— Допрашиваю, как умею…
— Вы знаете, о чем я говорю… Будете вы выполнять мои указания или нет?
Но Гуреев и сам понял, что перегнул.
— Сейчас я его отпущу…
Только перед обедом, развернув многотиражку и пробежав глазами заметку, напечатанную на самом видном месте, Ратанов понял, что произошло.
Заметка называлась «Много слов — мало дела».
«В отделении уголовного розыска горотдела милиции, — писал майор Веретенников, — много говорят о работе и мало делают. Дневные планы работ не составляются… Оперативные уполномоченные и старшие оперативные уполномоченные относятся друг к другу с панибратством. Раскрываемость преступлений падает…»
Большая часть заметки была посвящена недостаткам самого Ратанова: мало дает конкретных указаний подчиненным, «возомнил», — Ратанов перечитал это слово, — «возомнил» себя руководящим работником, мало считается с советами старших товарищей, нередко ездит с работы домой на машине… На черновую работу
Заметка была написана так, что каждый из рядовых работников отдела должен был порадоваться: зазнающиеся руководители получают по заслугам, независимо от рангов и званий.
«Все это, — говорилось в конце заметки, — привело к вопиющему факту нарушения социалистической законности, поставившему нашу область в последний ряд по Федерации».
Передовая статья была посвящена предстоящему партактиву и в конце ее снова фигурировала фамилия Ратанова как нарушителя социалистической законности.
Ратанов хотел пойти к Егорову посоветоваться, но вспомнил, что тот с утра уехал в детскую колонию. В это время позвонили с вокзала: задержан «интересный гастролер». Потом директор рынка попросил прислать оперативника, чтобы посмотреть продававшийся с рук костюм. Двое участковых уполномоченных пришли посоветоваться с материалами на тунеядцев…
Ратанов никуда не пошел, послал Дмитриева на рынок, позвонил на вокзал, чтобы «гастролера» переправили в горотдел и засел с участковыми.
Перед обедом он зашел к Шальнову.
— Заметку читали?
— Читал. Там меня самого пропечатали… Редактор, по-свойски…
— Ну, и каково ваше мнение?
Ратанов почувствовал, что у него вдруг задергалась нога в коленке.
— Много лишнего, конечно…
— А насчет соцзаконности?
— В почте есть приказ, сейчас найду. Шальнов взял из сейфа массивную красную папку с тисненной золотом надписью «МГБ СССР. Управление милиции по Н-ской области. К докладу», хранившуюся у него все эти годы, и, порывшись в ней, вытащил приказ, отпечатанный на папиросной бумаге. Ратанов прочел:
«Учитывая, что при задержании преступников в деревне Барбешки были допущены факты грубого нарушения социалистической законности и извращение принципов оперативной работы, приказ о поощрении работников отделения уголовного розыска горотдела милиции отменить и материалы передать для служебного расследования в инспекцию по личному составу. Заместитель начальника управления охраны общественного порядка подполковник милиции Макеев».
— Но премию с вас все равно не удержат, — засмеялся Шальнов, — не положено.
— Я верну, мы все вернем.
Приказ был оглашен в конце рабочего дня в кабинете Шальнова при гробовом молчании присутствовавших. От комментариев Шальнов удержался и даже пытался смягчить удар, буркнув: «Бывает всякое».
— Я это чувствовал, — сказал Егоров, когда они шли от Шальнова, — Веретенников со мной перестал здороваться!
— Что мы так много говорим о Веретенникове! — возмутился Ратанов. — Кто такой Веретенников? Оперуполномоченный, который в управлении не играет никакой роли, является к нам и вместо того, чтобы работать, строит из себя начальника! В чем он нам помог?! Да если генерал узнает о его работе, он с него голову снимет.