Такая работа
Шрифт:
— Твердость, — ответил нехотя Барков, — твердость и смелость.
— А что бы ты сейчас больше всего хотел?
— Чтобы ты дал мне поспать…
Лоев не обратил внимания на шутку.
— Я бы хотел, чтобы мы завтра раскрыли эти кражи и возвратили вещи… Ну, ладно. Спи.
Они уснули, прежде чем Ратанов, относивший протокол осмотра дежурному, зашел к ним, в ленинскую комнату.
Барков тяжело храпел, скрючившись на узком диване. Лоев что-то бормотал во сне.
Ратанов прикрыл форточку и спустился в дежурку.
…Первая
У дежурки стоял Тамулис. Ратанов по-прежнему оставлял его для работы на железнодорожной станции.
— Вы все же интересуйтесь, есть ли такая кличка «Черень».
Наконец в отделе никого не стало.
В одиннадцать часов дня в горотделе появились два молодых человека. Оба они видели преступника: один — с балкона, когда тот входил в дом, второй стоял с преступником рядом, даже прикуривал от его сигары, когда, проводив девушку домой, увидел мужчину с двумя чемоданами.
— Свидетелей у нас достаточно, — сказал Ратанов Егорову, — теперь нужно найти художника, который по показаниям свидетелей воссоздаст нам портрет преступника — робот!
Настроение у работников розыска заметно поднялось.
А в двадцать минут третьего, после обеденного перерыва Ратанову позвонил с вокзала Тамулис:
— Кажется, что-то есть…
Услышав его голос, непривычный полуторжественный тон и сразу, словно по наитию, поверив, что произошло то, чего они ждали все эти долгие недели, Ратанов неожиданно для себя ответил очень тихо:
— Алька, я оторву тебе голову…
— Да, да, конечно, — теперь уже с радостью подхватил на том конце провода Тамулис, — я так и передам заместителю начальника станции. Он как раз рядом. Начальник уголовного розыска, — Тамулис говорил не в телефон, — передает вам большую благодарность всего коллектива отдела милиции. Он еще сам подъедет к вам, когда освободится…
9
Второй допрос Волчары поначалу ничем не отличался от предыдущего, только отвечал Волчара еще короче и с еще большими паузами.
Он сидел на стуле в трех шагах от стола, спокойный, невозмутимый, и смотрел вокруг без любопытства равнодушными оловянными глазами.
— Вы билет на поезд покупали в кассе? — спокойно спросил его Карамышев.
— Какой билет? — Он словно думал совсем о другом, своем, и не сразу понимал вопросы.
— Когда ехали из Москвы… Вот этот.
Карамышев показал ему картонку билета.
— В кассе.
— Задолго до отхода поезда?
Волчара молчал.
— Задолго до отхода поезда, Варнавин?
— Вроде нет.
— Как вы доехали?
— Вроде благополучно.
— Встречал ли вас кто-нибудь?
— Нет.
— Куда вы пошли сразу?
— Домой.
— Заходили ли вы в камеру хранения за вещами? — спросил Ратанов.
Варнавин отрицательно качнул головой.
Несколько минут длилась пауза, пока Карамышев заполнял протокол
«Записано верно и мною лично прочитано. Варнавин».
— Между прочим, Варнавин, ваш билет в общей кассе не продавался, — заметил Карамышев, — его продали в агентстве.
— А может, в агентстве. Я-то Москву не знаю…
— Точнее, в подмосковном пансионате, отдыхающим.
Варнавин молчал.
— Мы вам еще покажем человека, который приехал по этому билету из Москвы…
Ни звука.
— Свои вещи вы сдали в камеру хранения за шесть дней до приезда сюда…
Молчание.
— Ну? — спросил Карамышев.
— Билет я мог купить с рук… Сейчас не помню. Голова устала. Билеты в поезде отбирают, и проводница могла мне дать чужой билет. Ошиблась. Могло так быть? Варнавиных по стране — тыщи! Может, кто-нибудь из них и приезжал в город и сдавал вещи в камеру хранения. Только не я. Это все еще надо проверить. Ну, а если все это и подтвердится, тогда что? — Это был уже не притихший, невозмутимый Волчара. Он говорил то, что давно уже продумал, не говорил, а кричал громко, низким голосом, и губы его кривились и плясали в бессильной ярости. — Тогда что? Тогда, значит, именно я совершил преступление… А свидетели у вас где? Где доказательства? Вам дело надо списать?! А мне — в тюрьму?! Повыше вас есть начальство! Я голодовку объявлю — мое преступление небольшое — попытка на кражу. Кончайте его и передавайте в суд! Все!
— Кричать не надо, — посоветовал Ратанов, — мы народ пугливый, можем разбежаться…
— Дело ваше, — сказал Волчара тише, но снова стать тихим и безучастным ему уже не удавалось.
— Но с какой целью вы все это делали? Камера хранения, билет? — спросил Карамышев.
— А это я вам скажу при окончании следствия, когда ознакомлюсь с делом в порядке двести первой…
Хотя Ратанов и Карамышев допрашивали его опять в кабинете Альгина, Ратанова и здесь одолевали телефонные звонки. И по этим звонкам, по коротким, осторожным ответам Ратанова Волчара быстро догадался, что в городе происходят какие-то неприятные для них события, и заняты они, к счастью, не им одним.
Когда Варнавина увели, Карамышев сказал, но не так уж звонко и радостно, как после первого допроса:
— Вот это рыба-рыбина!
На шестнадцать часов было назначено оперативное совещание. Шальнова и Веретенникова вызывали «на ковер» к подполковнику Макееву, и оба они вернулись оттуда злые и раздраженные.
Впереди были сорок минут физического отдыха. В окна большой светлой комнаты заглядывали ветки тополей, на новом малиновом ковре нежились солнечные зайчики. Веретенников сидел за столом, вытянув свои полные, красные, как у прачки, руки, и нетерпеливо постукивал карандашом по чернильнице. Его круглое одутловатое лицо было непроницаемо. Из репродуктора, который Шальнов никогда не выключал, доносилась приглушенная непривычная мелодия — передавали концерт классиков персидской музыки.