Такая работа

Словин Леонид Семенович

Они прошли в двух шагах от него.

— Пора! — ударило сердце.

Барков вытер платком правую руку, сунул ее в карман и распахнул дверь в кабинет. Заведующая стояла за столом, дергая запертый выдвижной ящик. Впереди, у окна, прислонившись к стене, стоял Волчара, а у стола — Черень, удивленно смотревший на Баркова.

То, что они стояли не у самой двери, было чистой удачей, потому что он забыл подумать об этом.

— Я из уголовного розыска. Не двигаться!

Он сказал это не очень громко, но твердо — не голосом, всем своим существом, так,

как учил его Егоров, так, чтобы и Волчара и Черень поняли, что он из тех, кто скорее умрет, чем струсит, а если и умрет, то перед смертью все равно вцепится им в руки, в горло, в одежду и будет держать самой последней, самой страшной хваткой, пока не прибудут свои.

Не вынимая руку из кармана, он щелкнул предохранителем. Если бы в этот момент они бросились вперед, он выстрелил бы прямо через карман.

— Ни с места, — сказал еще Барков, — стрелять буду сразу.

Он не спускал с них глаз, не чувствуя больше ни растерянности, ни тревоги, а только свою большую правоту, которая позволяла ему так поступать с ними. И еще вспомнил он в эту минуту дом на Смежном переулке и те бурые пятна на асфальте, которые из осторожности называют в протоколах «похожими на кровь».

— Варнавин, повернитесь к стене! Руками одежды не касаться! Ну! А вы вернетесь в зал. — Голос его и тон не изменились, и на заведующую он не смотрел. — Если их друзья спросят вас, скажите, что ушли с девушками. Танцы закончите пораньше. А сейчас потушите здесь свет и закройте нас снаружи на ключ. Не проходите между нами, идите позади меня. Все! Гасите свет!

Щелкнул выключатель. Девушка еще долго возилась в коридоре с замком, слышно было, как она дважды уронила ключ, потом дернула ручку двери. Дверь была заперта.

Барков держал на прицеле Череня, Варнавин стоял от него дальше, сбоку от окна.

Прошло несколько минут. Волчара пошевелился: в комнату проникал свет фонаря, и все было видно. Барков отступил назад, в темноту.

— Я предупредил, что стрелять буду сразу!

Тот что-то пробормотал, выругался.

«Попалась бы Валерке машина… Какая-нибудь машина навстречу… Машина… Машина…»

Наверху зазвучал марш, и на лестнице послышались смех, громкие голоса, топот ног. Танцы закончились. Очень скоро все стихло.

Потянулись минуты молчания. Сколько их прошло? Две? Сто?

Внезапно у клуба раздался свист.

— Черень! — позвал кто-то. — Э-э-эй!

Где-то очень далеко, чуть слышно крикнул паровоз.

— Закурить можно будет, начальник? — спросил Черень.

Барков перевел на него взгляд.

— Нет!

И в этот самый момент Волчара, нащупавший на подоконнике кусок железа, служивший кому-то вместо молотка, бросился на Баркова. Герман выстрелил в него почти в упор. В раме вылетели стекла. Черень успел схватить его за руку.

Они катались с Черенем по полу, сбивая стулья, тесно прижавшись друг к

другу, пачкая лицо и руки во что-то вязкое и липкое, пока Баркову не удалось отшвырнуть его в сторону, а самому облокотиться на стол и выставить вперед пистолет.

Когда Валерка с дружинниками открыли кабинет, Барков не мог двинуться им навстречу. И ничего не сказал Валерке. Они ни о чем и не спрашивали, только повели Череня в машину. Герман сам дотащился до крыльца и лег там, судорожно глотая воздух. Грудь покалывало сотнями иголок, воздуха явно не хватало. Заведующая клубом приподняла его голову и положила себе на колени. Вокруг стояли какие-то люди, но Герман не замечал их. И впервые ни о чем не думал.

Вскоре приехала скорая помощь и еще машина. Его положили в скорую помощь. О Волчаре никто не говорил, и он понял, что Варнавина больше нет. Герману показалось, что он слышит голоса Ратанова и генерала Лагутина.

— Я считаю, что оружие применено правильно, — будто бы сказал Ратанов.

— Безусловно.

Голова у Баркова все еще не болела. Она разболелась лишь в госпитале, когда вокруг раны стали остригать волосы.

13

Стояли ясные солнечные дни — временный возврат сухой, безоблачной погоды. Старожилы на Ролдуге давно уже не знали такой тихой, кроткой осени.

Как-то неожиданно появился в отделе полковник Альгин. И снова нельзя было уже представить себе отдел без Альгина: без его хозяйского глаза, без к месту вставленного им в черновик слова, даже без его «скверной» привычки насвистывать в машине.

Первое, что он сделал, придя из отпуска, — отправил всех во главе с Ратановым по грибы.

— Мы с Шальновым два дня продержимся за всех, — шутил он. — Правда, Василий Васильевич?

Шальнов принужденно отшучивался. Всем было видно, что чувствует он себя неловко, неспокойно. В управлении была создана специальная комиссия, которая должна была подвести черту под событиями, начавшимися с засады в Барбешках.

Поездка за грибами прошла успешно, если не считать маленькой оплошности Тамулиса: почти все грибы, собранные им, пришлось оставить в лесу по причине их несъедобности, и это обстоятельство испортило ему настроение больше, чем все предыдущие неприятности. Чтобы отвлечь его, Рогов завел речь о научных рефератах. Оказалось, что у Тамулиса уже готова тема — ее подсказал ему Розянчиков — «Использование общественности в раскрытии уголовных преступлений».

Ездил и Васька Морозов. Он удивил всех: приготовил на костре замечательное блюдо, называющееся тухум-дульма — вареные яйца, зажаренные в котлетах.

— Я могу и дунганскую лапшу сделать, — скромно заявил Васька, — но для этого нужно стол большой, метра в три…

Рогов, правда, сказал, что Васька действует по наущению Нины, поклявшейся заставить мужа печь по праздникам пироги во фритюре.

Ратанов был в лесу какой-то невеселый, вскользь сказал, что Ольга Мартынова собирается уезжать с Игорешкой в Москву.