Такое вот кино
Шрифт:
— Я заметила, что вы шипите друг на друга весь вечер. Это хорошо.
Я удивилась.
— Чем это?
— Отношения развиваются. Когда всё гладко, это настораживает. У Емельянова такой характер, что у него со всеми женщинами всегда всё гладко. Да и кому придёт в голову с ним ругаться? Они все ему в рот смотрят, чуть что — сразу по его делают. А ты не тушуйся. Пусть поволнуется.
Я почесала кончик носа, раздумывая.
— Я не уверена, что у нас с ним всё настолько серьёзно.
— Таня,
— Ника, но это же Сашка, — сказала я, словно это всё объясняло.
— Вот именно. Так что, бери всё в свои руки.
Когда мы с ней за стол вернулись, мужчины взглянули на нас с подозрением. Словно тоже обсуждали отношения между полами, пока нас не было. Я даже заподозрила Емельянова в том, что он жаловался, но взглянула на Кирилла Филина, холённого и насмешливого, и задалась вопросом: а ему, в принципе, можно жаловаться и просить совета в личной жизни? Вряд ли. Но несколькими фразами, наверняка, обменялись, и они явно были не для женских ушей.
По дороге домой, сидя на переднем сидении автомобиля Емельянова, я Сашку разглядывала. Он весь вечер был не в духе, видно, я всё же умудрилась наступить ему на больную мозоль, хотя совсем этого не хотела, и он был молчалив и всем вокруг недоволен. Я, вообще, его впервые таким видела, до этого считала, что Емельянов настолько оптимист, что вывести его из себя практически невозможно. А вот сейчас он отворачивался от меня и выразительно сопел. А когда понял, что я с него глаз не спускаю, голову повернул, посмотрел на меня. Секунду мы друг к другу приглядывались, после чего он коротко спросил:
— Что?
Я едва заметно пожала плечами, а потом всё же спросила:
— Я тебе надоедаю?
— Конечно, — ответил он, не помедлив ни секунды.
Я кулаком в бок его не сильно ткнула, и Сашка, наконец, рассмеялся. Я руку протянула и погладила его по плечу, хотела щеки коснуться, но не дотянулась. Зато он меня за руку взял, и я почувствовала облегчение. Кажется, острый момент пройден.
Свернув в мой двор, Сашка привычно припарковал машину под моими окнами, помог мне выйти, дверь придержал, а я его обняла и поцеловала. Он с готовностью откликнулся, и я внутренне оттаяла: всё у нас хорошо.
— Ника говорит, что ругаться — это нормально, — зачем-то сообщила я Емельянову позже.
Он моим словам не на шутку удивился.
— Так мы, вроде, не ругались.
— Я образно. И она права — не может всё быть гладко и чинно. Правда ведь?
Сашка угукнул, но, кажется, мало заинтересовался моими словами. Выкладывал пальцами дорожку на моём бедре, и был весьма увлечен этим процессом. Мне даже пришлось потрясти его:
— Саша, ты меня слушаешь?
— Конечно.
— И что ты думаешь?
— Думаю, что ты права, — проговорил он со сдерживаемым смехом. После чего попросил: — Перевернись
Я голову локтём подпёрла и в лицо ему глянула. После чего отказалась.
— Нет.
— Почему?
— Потому что.
Тогда он сам меня на спину завалил, быстро поцеловал, а я рассмеялась. Обняла его, поводила ладонью по широкой спине, щекоча. Что ещё мне оставалось? Прижалась губами к его подбородку.
— А со своим бывшим ты часто ругалась? — вдруг заинтересовался он.
Я глаза открыла, взглянула с недоумением.
— Причем здесь Вовка?
— Просто любопытно. Часто?
— Бывало.
— Ты расстраивалась?
— Саша, ты задаешь странные вопросы. Конечно, расстраивалась. Когда люди всерьез ругаются, это плохо.
Емельянов странно скривился, лёг на спину, задумался о чём-то.
— Наверное.
Чтобы окончательно помириться с ним, я пообещала.
— Не буду больше лезть в твою работу. Тебе, на самом деле, лучше знать, как правильно.
Он руку мне на затылок положил, пригибая мою голову к своей груди, пальцы приятно зарылись в мои волосы. А Сашка пообещал:
— Если выкуплю «Мир», он будет весь твой.
Я улыбнулась, но приказала себе слишком не радоваться, ни к чему Емельянову это видеть, но он всё равно почувствовал, что я улыбаюсь, и шлёпнул меня по ягодицам.
— Я сказал «если». Там проблем куча, я уже больше года валандаюсь и никакого толка.
Я губами к его груди прижалась, раз, другой, и заверила его, что всё, в итоге, выйдет так, как хочет он. Ведь он самый умный и самый прозорливый. Гений, в общем.
Сашка потянулся к ночной лампе, свет выключил и, усмехнувшись, проговорил в темноту:
— Это была грубая лесть, но всё равно приятно.
Среди ночи меня разбудил телефон. Мой мобильный вдруг заиграл избитую мелодию, да так громко, что я на постели подскочила, не в силах сообразить, что происходит, где я и сколько времени; почувствовала, как Сашка завозился рядом, затем что-то сказал в сердцах, и я, опомнившись, потянулась за телефоном. А услышав Ленкин голос, с возмущением поинтересовалась:
— Лена, ты с ума сошла? Сколько времени, вообще?
— Половина третьего, — сообщила мне сестрица грустно, а я нахмурилась.
— У тебя или у меня?
— У нас один часовой пояс, — едко сообщила она, а я догадалась поинтересоваться:
— Что случилось?
— Во-от! — сразу заныла она. — Вот с этого и нужно было начинать! А не орать на меня!
— Я не орала… Что случилось?
— Таня, — вдруг явственно всхлипнула она, — он сволочь!
— Кто? — перепугалась я. Затем вспомнила про спящего Сашку, из постели вылезла, путаясь в лёгком одеяле, наощупь нашла халат на кресле, и из спальни вышла, тихо прикрыв за собой дверь.