Такова хоккейная жизнь
Шрифт:
После второго поединка ко мне подошел Анатолий Михайлович. «Борис, — сказал он, — у тебя есть задатки, надо их развивать на уровне высшей лиги. У нас опытная команда. Если есть желание, можешь в Саратове рассчитываться, мы берем тебя в «Локомотив».
Приехал в Саратов, рассказал, что и как. Конечно, Роберт Дмитриевич не хотел меня отпускать, у него же были в отношении меня и команды свои планы. Черенков был честолюбив и мечтал вывести «Авангард» в высшую лигу. Городское начальство вызывало — обещали 2-комнатную квартиру. Я не хотел обижать саратовцев — в конце концов, именно в «Авангарде» заиграл. Но отказаться от приглашения не мог. Кроме всего прочего, хотелось вернуться домой — в Москву.
Гораздо позднее, когда стал тренером, сам прошел через это. Во время работы в ленинградском, а потом санкт-петербургском СКА не раз терял игроков, на которых немало сил истратил. Но куда деваться? Такова была в то время судьба тренера среднего клуба. Собственно, не сладкая у него жизнь и сейчас, но проще найти замену ушедшему, может, не полноценную, но как-то бреши прикрыть. Раньше было сложнее. Каждый переход обсуждался на уровне национальной федерации. И если стороны не договаривались, что называется, полюбовно, то процесс получался сложным. Подключалась местная пресса, обвинявшая того или иного хоккеиста в отсутствии патриотизма, уважения к землякам, к родному городу. Но вот что любопытно, заставить переходить игрока без его желания было сложно. Если дело касалось одного общества, скажем, перехода из свердловского «Спартака» в московский, профсоюзных клубов, то здесь многое решалось методом убеждения руководства центрального совета. Да и вообще, не договорившись с игроком, никто не затеивал истории с переходами, смысла не было. Единственный момент, в котором человек не мог ничего поделать, — призыв в армию.
Я считаю, что способный игрок может уйти, если другой клуб сильнее и в нем у него есть больше шансов добиться высоких результатов. Правда, сейчас престижно играть не там, где команды с традициями, опытные тренеры, а в клубах, где больше платят. И это вполне естественно, так живут хоккеисты во всем мире. Безусловно, обидно, но в профессиональном хоккее дуться на кого-то просто глупо. Надо своими делами заниматься.
В общем, на уговоры саратовцев остаться я не поддался и вернулся в Москву. Пришел на тренировку в «Локомотив», из которого в то время ушли в «Спартак» защитник Владимир Мигунько и нападающий Евгений Зимин, чуть раньше в армию взяли Женю Мишакова.
Когда мы вышли на лед, Анатолий Кострюков неожиданно ставит меня в оборону, видимо, имея в виду, что я смогу заменить Мигунько. Подхожу после тренировки к Анатолию Михайловичу и объясняю — я защитником в Саратове не играл, был центральным нападающим, просто в оборону меня в том матче, который он видел, перевели из-за болезни Черенкова.
Ситуация получилась, на первый взгляд, довольно курьезная. Но мне было совсем не смешно, предположил, что нападающий Кострюкову не нужен, и резонно сказал себе, что дела твои, Боря, плохи. Тем не менее он почти без раздумий сказал: «Ничего страшного. У меня «дыр» полно. В атаке попробуем тебя на правом фланге вместо Жени Зимина». Так с его легкой руки я занял позицию, на которой отыграл пятнадцать лет.
Моими первыми партнерами в «Локомотиве» стали два Александра: Гришин — в центре — и Сафронов. Мне довольно быстро удалось освоиться справа, найти игровые контакты. Я, попав в команду высокого класса, где играли такие мастера, как Виктор Якушев, Виктор Цыплаков, Валентин Козин, Михаил Рыжов, Евгений Палеев, Борис Спиркин, Михаил Ржевцев, Юрий Цицинов, Александр Волков, Станислав Ильин, сразу понял, что ожидает меня более сложная жизнь, чем в Саратове. Железнодорожники однажды были призерами чемпионата СССР, всегда входили в пятерку лучших команд. Учебно-тренировочный процесс был интенсивным, Анатолий Кострюков учитывал все современные требования. Он, находясь на льду, постоянно подсказывал, как вести себя в матчах в различных ситуациях. Особое внимание уделялось игре в большинстве и в меньшинстве, быстрой смене звеньев, технике, броскам. В «Локомотиве» я понял, что такое подготовительный процесс — работа на земле, занятия с отягощениями. Это тяжелый труд. Но тогда я еще не знал, что все это семечки по сравнению с тем, что ждет меня в ЦСКА и в сборной.
Уже закончив играть, я сравнивал тренерское искусство Анатолия Михайловича с методами работы других известных наставников — Анатолия Тарасова, Аркадия Чернышева, Всеволода Боброва, Бориса Кулагина, Виктора Тихонова, Константина Локтева. Так вот, по моему мнению, Анатолий Кострюков — из числа элитных специалистов. Он прекрасно знал все тонкости хоккея, держал игроков на дистанции, обладал даром внушения и убеждения, отличался жесткостью в работе. Не случайно он всегда помогал тренерам сборной, некоторое время возглавлял управление хоккея Госкомспорта.
Попав в «Локомотив», я окунулся в большой хоккей. Первое время находился в восторженном состоянии. Как же, тренировался и играл в Сокольниках, на катке ЦСКА, в лужниковском Дворце спорта, жил на сборах на уютной базе в Баковке. В «Локомотиве» была дружная команда, жаль, что еще в советские времена ее расформировали. Здесь не было каких-то кланов, чинопочитания. Лидеры — Михаил Рыжов, Виктор Якушев, Виктор Цыплаков — и другие опытные игроки не стремились возвысить себя, взаимоотношения были ровными, спокойными.
Конечно, когда дело касалось ошибок в игре, кто-то мог новичка упрекнуть, но делалось это аккуратно, без хамства. Наверное, кроме всего прочего, и поэтому «Локомотив», не имеющий таких возможностей, как ЦСКА, «Спартак», «Динамо», оставался в их компании. Хоккеисты понимали меру ответственности, и никто не трудился спустя рукава. Ко мне это вообще никогда не относилось. Моими лучшими качествами были скорость, жажда борьбы. Зная, что я не филоню, тренеры не считали потерянным время, которое посвящали моему совершенствованию.
В сезоне 1965–1966 годов «Локомотив» занял пятое место, мне присвоили звание «Мастер спорта». Сейчас эта награда, пожалуй, никого не воодушевляет, в хоккее все прагматично, построено на рыночных отношениях. Стимул — деньги. Я же искренне радовался, понимал, что теперь нахожусь в компании известных игроков. И надо трудиться по полной программе. Ведь тогда была конкуренция за места в составах. Конечно, на первых ролях были московские клубы, и заиграть в них могли только способные люди. А вот отношение к москвичам было прохладным. Хоккеисты клубов с периферии на встречи с ними настраивались как на последние в карьере. И дело заключалось не только в хоккее. И болельщики нас, мягко говоря, не жаловали. Сама жизнь в столице качественно отличалась от условий в других городах, на порядок была выше. Для тех, кто жил в СССР, не секрет, что в Москве не было проблем с продуктами, одеждой. И это многих раздражало, хотя мы не были ни в чем виноваты. Вопросы надо было задавать не нам, а руководству страны.
Женя Мишаков, когда я прочно обосновался в «Локомотиве», уже был в составе ЦСКА. Мы за железнодорожников вместе так и не сыграли. Но он не забывал про меня, подошел однажды ко второму тренеру армейцев Борису Павловичу Кулагину и сказал, что есть такой нападающий в «Локомотиве» Борис Михайлов, который неплохо играет и может подойти в нашу команду мастеров. Конечно, и Кулагин, и Тарасов меня в игре видели, но рекомендация имела все-таки особое значение. Не исключаю, Мишаков, возможно, и подтолкнул армейских тренеров в моем направлении. И вот после матча с ЦСКА подходит ко мне Кулагин и говорит: «С тобой хочет встретиться Анатолий Владимирович Тарасов, приезжай к бензоколонке у метро «Аэропорт». Наверное, необычное было выбрано место для встречи. Но я об этом ни тогда, ни сейчас не думал. Приехал, жду. Подкатывает 21-я «Волга», выходит Кулагин и говорит: «Садись». Забрался я на заднее сиденье, поздоровался с Тарасовым. «У тебя есть характер, настырность, желание играть, — сказал он. — Но ты в хоккее ничего не умеешь. Если хочешь, чтобы я из тебя сделал человека, забудь про футбол, думай все 24 часа о хоккее, спи на клюшках». Потом спросил, сколько я получаю, сказал: «У меня будешь получать меньше — 120 рублей». Гарантий, понятно, никаких не давал. В общем, огорошил меня. Я вышел из машины красный, как помидор. Вроде два года за команду мастеров высшей лиги отыграл, а здесь — ничего не умею.