Такой смешной Король! Повесть первая: Король
Шрифт:
С появлением же в Звенинога Алфреда на хуторе Сааре стали по вечерам как бы случайно собираться мужчины. Приходили посудачить, о чем писали газеты, и подстригаться. Алфред умел стричь, Короля он всегда сам стриг. Его услугами пользовались дед Юхан и Эйнар с Ребра, Манчи и все, кто просил. А мужчинам в деревне это было удобно — не надо ездить в город Журавлей в парикмахерскую, не надо платить, Алфред подстригал за так, тем более что и поговорить о жизни можно.
О чем только не говорили…
Его Величеству нравились такие публичные стрижки во дворе хутора, где у бани Алфред ставил табуретку для клиентов, которые в ожидании своей очереди рассаживались кому как нравилось: кто на дровах, кто на скамейке,
Другое дело здесь: говорили про короля ланьего народа, который жил на острове Абрука и недавно зимою умер. Это, оказывается, была самая большая лань в стране, но она сломала ногу, и ее убили, а шкуру набили и выставили в музее; говорили про пожар в парке города Журавлей — столице Островной земли, кто-то знал, что у львов обоняние намного сильнее, чем у собак: там, где чует лев, собака еще даже не принюхивается. Но больше всего разговоров уделялось делам войны. Гадали, чего ради нужно Гитлеру звание почетного гражданина Данцига — свободного города, где немцы его приветствуют, а поляки-де не знают, как и быть… Говорили про совершенно непонятный Королю польский коридор, являющийся якобы яблоком раздора между немцами и поляками. Немцы хотят эту «прихожку» присоединить к Германии, а поляки опять же против. Но они-де предупредили: если немец сунется, встретится с польским штыком. А Берия, говорят, выгнал всех немцев из Москвы и России, потому что у них там убили авиаконструктора Яковского в его собственной квартире: ударили по голове, затем задушили. Потом восхищались перелетом англичанина Грововера из Англии в Россию, куда он прилетел, чтобы увезти свою жену из советского «ада» [1] .
1
Факты, приведенные здесь, даются в интерпретации героев повести, которые пользовались не всегда достоверной информацией буржуазной пропаганды. — Авт.
Эта история Королю нравилась, у него даже глаза повлажнели. История о том, как англичанин влюбился в русскую колхозницу и они обвенчались, но ему надо было вернуться в Англию, а ей нельзя было с ним. Он уехал домой, стал тосковать и тогда сел в маленький самолетик и полетел через моря и суши, преодолевая бури. Прилетел в Москву, король и министры российские разрешили ему взять свою жену в Англию, раз уж ему так сильно надо. И они уехали счастливые.
Больше всех других разговоров на Короля произвели впечатление рассказы и суждения людей о девяноста девяти моряках, которые погибли в подводной лодке.
— Не могли проделать дыру через обивку, пока хвост лодки торчал из воды, а тут и корма ушла под воду…
— Дураки! Им надо было хвост подлодки тросами обмотать и между двух кораблей ее вытянуть…
— Так или иначе, дураки или нет, но спаслись только четверо, остальные девяносто девять задохнулись. Да и то они там чуть ли не целую неделю ждали, когда их спасут, пока корма не скрылась.
— А я знаю главную новость! — заорал Эйнар с хутора Ребро, появившись неожиданно. Эйнар в сравнении с Манчи был горой, Манчи — камешек. Или же — Эйнар был дубом, а Манчи камышинкой. Эйнар; был высокий и плотный и очень сильный. У него было круглое красное лицо. Говорил же он так громко, что Вилка от его голоса начинала мелко дрожать. Все уставились на Эйнара: какую главную новость он знает?
— Мне только что рассказали…
Эйнар
— Германия войну, что ли, объявила Польше? — загалдели стригущиеся.
— Мне только что рассказали, — повторил Эйнар, — как две дамы с ридикюлями переругались в омнибусе из-за забытого кем-то пакета. А в нем оказалась дохлая кошка. Хэ-хэ-хэ! — Эйнар заржал громко и весело, когда все кругом плевались. — Манчи где?
Но кто мог знать, где Манчи?
Алфред в это время работал. Щелкали ножницы, у табуретки валялись волосы разных цветов, и только Ангелочек здесь не задерживалась, хотя не раз мимо пробегала, разве что приостанавливалась, чтобы предать анафеме бездельников и зубоскалов, треплющих попусту языком. «Тоже мне политики, — ворчала она, — да что вы понимаете? Как богу угодно, так все и будет, говори сколько хочешь и о чем хочешь».
Однажды Король проснулся очень рано, когда первые лучи солнца упали на большую паутину под верхней стропилой. Саареский петух проснулся и сообщил об этом всему миру; первой отреагировала на это черная ворона на раките, которая, в свою очередь, тут же эту новость передала своим, и пошло-поехало карканье-кукареканье кругом. Но в конуре Вилки было тихо, следовательно, вставать Его Величеству было еще рано. Он лежал с открытыми глазами и думал. По его, королевскому, мнению, не было на свете ничего более замечательного, чем лежать в свином корыте на чердаке, глазеть на жирного паука, старающегося укрыться от солнечных лучей в паутине, и думать.
Короли, собственно, только тем и занимаются, что думают, — это их работа. Думают они по-разному, умно и не очень, но это уже детали.
Люксембургский Король думал о том, что жить летом на Островной земле превосходно, а на хуторе Сааре просто чудесно, а в таком случае жизнь вообще прекрасная вещь. Да, конечно, лето… Это лучше, чем зима. Правда, зимою бывает Рождество. Ночь Рождения Христа, когда никто ни с кем не враждует, но какой от этого толк, если после Рождества все опять принимаются за старое…
Здесь мысли Короля остановились на понятии «вражда». Откуда это на земле взялось? Зачем она в мире вообще нужна, эта вражда? Лично ему, Королю, враждовать совсем не хотелось ни с кем, даже с Алфредом, который нередко побуждал его к этому одним воспитательным атрибутом, созданным единственно для того, чтобы брюки не падали…
Но он понимал, что со стороны Алфреда это была не вражда, а урок, так именно и объяснял сей воспитательный процесс Алфред, а вражда совсем другое — это тогда, когда в подводной лодке задыхаются девяносто девять моряков; когда авиаконструктора сначала бьют по голове, а потом душат; когда девятьсот беглецов-евреев из Германии скитаются на корабле по морям и просят пустить их хоть в какой-нибудь порт мира, а их никто не принимает; когда немцы бомбят английские города; когда балтийские страны должны подписать в Берлине договор, чтобы немцы на них не нападали; когда Англия и Америка пытаются договориться с Россией о неприкосновенности прибалтийских стран, но никто не добивается успеха; опять же балтийские страны заявляют, что им никакие гарантии не нужны; а русский посол Раскольников уезжает в Болгарию и не вернется, и его в России объявляют вне закона — это все и есть вражда, а вот почему? И что такое «вне закона»?
Еще мужики говорили, что французы уже готовы от страха перед немцами запродать им балтийские страны в надежде спасти этим свою шкуру, в то время когда англичане еще колеблются — продать немцам балтийские страны или нет? А как можно одним странам продавать другие, этого Король тоже понять не мог, у взрослых же спросить стеснялся.
В конуре Вилки послышались возня и повизгивание. Собака зевала и потягивалась, значит, уже проснулась, и Королю пора вылезать из свиного корыта. День начинался.