Такой смешной Король! Повесть первая: Король
Шрифт:
Из всех дней недели на Сааре Королю больше всего нравилась суббота. С утра весь дом начинал готовиться к вечерней радости — большому удовольствию. Большое удовольствие достигалось разными приготовлениями, которые и сами в отдельности очень нравились Его Величеству. Ему нравилось, как Юхан, насвистывая сквозь зубы, не спеша, как делал в общем-то все начинал топить баню, как задумчиво, придирчиво разглядывая каждое полено, выбирал для бани дрова. Король с удовольствием помогал носить дрова в предбанник, помогал также прибирать баню, подметал, подбрасывал в печь полешки. Конечно, когда у него на это было время, когда его никуда не звала Вилка.
Но Вилка, видать, сама любила наблюдать эти приготовления. У раскрытой двери бани она следила за каждым движением повелителя, чтобы не проморгать момент, когда тому захочется ее погладить или почесать ее брюшко, а если такого намерения не предвиделось, она с достоинством занималась своим делом — ловила блох.
Потом Юхан вытаскивал из колодца воду, выливал в большие бочки, стоящие рядом. «Вытаскивал» здесь означает, что колодец был с «журавлем», а что это такое — каждый знает, но не каждый может знать, что такой вкусной воды, как в колодце хутора Сааре, больше нигде нет, потому что вода в этот колодец поступала из подземного ключа.
Потом Юхан, насвистывая песню про землю Мулги, таскал воду из бочек ведрами в баню — в огромный котел, встроенный в печь, в этом котле воду нагревали до кипения. Король с радостью помогал.
В доме велись другие, менее интересные Королю приготовления. Женщины топили печь, возились с тестом в большущем корыте (не намного меньше того, в котором спал Король), готовили еду, мыли, скребли, стелили постели, выгоняли мух, а Манчи еще не возвратился из леса, куда отправился с Серой, впряженной в телегу.
Ближе к вечеру, когда из дома неслись соблазнительные запахи жареного-печеного, Иммануэль возвращался и привозил молодые березки, которые расставлялись во всех углах спален, у каждой кровати. Как они удивительно пахли, когда люди отдыхали после бани! Какая это была свежесть лесная, смешанная с чистыми запахами мыла, свежих простыней и горячего ржаного хлеба!
Ангелочек и… Король — об этом все знали — мылись и парились в бане первыми. Король на эту казнь поначалу шел не очень охотно, если учесть, что и взрослые мужики с Ангелочком не отважились бы париться.
— Ангел-то она, конечно, Ангел, но жарища адская ей по душе, — посмеивался над ней Эймар с Ребра.
А жару «адскую» она нагоняла порядочную.
— Ты с этих дураков пример не бери! Пусть их грязные ходят, — поучала она Короля. — Им все равно чистилища не миновать. Ты учись, как надо закаляться. Вот что ты должен делать: сразу на полку-то не лезь, сначала маленько погрейся, затем, как только жарко стало, облейся прохладной водичкой, а тогда уже полезай в самую жару и лупцуй свою грешную шкуру. Потом в холодную воду, чтобы сердечко сберечь и кожу остудить. А после в еще более сильную жару и так до тех пор, пока под кожей муравьи не защекочат. Потом обливайся холодным, мойся и отдыхай, лежи, радуйся, а на еду не бросайся и пить сразу лучше не надо. Скоро, глядишь, крепче меня париться станешь.
Крепче Ангелочка Королю не удалось, привыкнуть же он привык и стал гордо с ней на пару хлестать себе веником. После бани и досталось большое удовольствие, и Король с огромным наслаждением, лежа в сене на старых санях, слушал концерт самодеятельного оркестра хутора: Иммануэль играл на мандолине, Хелли Мартенс и Алфред на гитарах, а Эйнар с Ребра подпевал без слов. Звучали народные мелодии и еврейские шлягеры.
Вечер в субботу заканчивался уже в первом часу, когда все расходились по комнатам, а чужие, то есть соседи или односельчане, отправлялись к пруду качаться на качелях, откуда иногда до первых петухов доносились песни и смех.
Король же забирался на свой чердак в корыто (в нем Ангелочек еще днем меняла простыни). У него здесь не было берез, но и без них столько запахов: сена, травы, хлева, древесины. Переполненный впечатлениями, он долго не мог уснуть. Ему хотелось думать о своей жизни. Он закрывал глаза и видел краски, свет и тени ушедшего дня. Пруд и желтоголовые купальницы. Он вспоминал примулы на лугу, как, надкусывая белесые стебельки, ощущал сладкий их вкус. Наконец он засыпал, но вскоре опять просыпался, чтобы послушать сверчка. Во дворе урчала Вилка; потом паук на лицо опустился, потом муравей по ноге ползал…
Король вертелся, чесался и было опять заснул, как вдруг услышал, что заскрипела лестница, кто-то осторожно поднимался на чердак.
Он похолодел от страха. Заорать, что ли? Лучше молчать: может, его здесь и нет вовсе, в том смысле, что, может, его не видно, даже лучше не дышать: если человек не дышит, значит, его нет, как будто он умер…
Лестница скрипела долго, кто-то что-то прошептал. Зашуршало сено по другую сторону люка. И началась какая-то возня в сене, кто-то барахтался, да еще как! Они так сильно сопели, как однажды Король, когда бежал за Серой, которая закапризничала на пастбище и не давала надеть узду. Королю показалось, он узнал голос Иммануэля, который тихо неизвестно кому что-то сказал, в ответ тоненько засмеялись, а вот кто — Король не узнал. Потом на какое-то время стало тихо, но Король все равно уже не мог заснуть, к тому же тишина длилась недолго — опять зашуршало сено, опять началось барахтанье, и всего этого Король не сумел себе объяснить. Он никогда ничего похожего не слышал. Он, конечно, перестал быть покойником, даже попытался присмотреться к происходящему, но в чердачной темени увидеть что-либо на удалось.
Утром Король не мог решиться, сказать кому-нибудь о том, что кто-то ночью на чердаке боролся с Иммануэлем, или не сказать, но когда Иммануэль, хитро поглядывая на Короля, сам спросил: «Ты крепко спал ночью?» — он ответил не задумываясь, что да, он спал ужасно крепко. После этого уже не мог рассказать о том, что слышал. Ведь не бывает так, что спишь и видишь или спишь и слышишь. Когда спишь, то видишь только сны. Поэтому-то он и сказал за завтраком, что видел сон, будто Иммануэль на чердаке ночью с кем-то в сене боролся. На это никто не обратил внимания. Алфред только хмыкнул, обмолвившись:
— Чего только не приснится!..
На всякий случай все же спросил:
— С кем же Иммануэль там боролся?
Но этого-то Король не знал, потому что этого-то он как раз и не видел.
Глава III
Однажды к воротам усадьбы подошел мужчина невысокого роста, темноволосый, плотный, с добродушным скуластым лицом, которое украшали зеленый глаза, и выяснилось, что это Хуго, тоже родственник Его Величества. Конечно, это они таковыми себя считали, потому что Ангелочек и Юхан утверждали, будто благодаря их стараниям у Его Величества имеется поровну теток и дядей, стало быть, пятеро одних и столько же других, хотя одного дяди уже нет — застрелился в Главном городе из-за загадочной истории, связанной с женщиной. Король слышал, как об этом говорили взрослые: «Вставил дуло себе в рот и большим пальцем ноги нажал на курок». Общеизвестно, что у королей нет родственников, кроме тех людей, которые им полезны. Во всяком случае, отношение королей к собственным родственникам весьма и весьма спорное. Можно сказать с уверенностью: оттого что эти мужчины и женщины, до этого ему неизвестные, оказались его родственниками, у него к ним чувств не прибавилось и не убавилось. Раньше он их не знал, следовательно, они были чужими для него. Теперь же он их знал, следовательно, они уже ему знакомы… И вообще он относился к людям с оценкой того, какими их находил, с точки собственного мировоззрения, а посему чисто по-королевски. Манчи был забавен, весел, дружелюбен — такой имеет право считать себя его родственником, также Сесси. Ну а Хелли и Алфред, которые о нем заботились, — о чем тут говорить! Тут и говорить нечего…