Таксидермист (сборник)
Шрифт:
– Не стоило привлекать никого другого, – укоризненно проговорил он, глядя на Мейера. – Остальные погибли зря. У них не было никаких шансов. К счастью, их время и без того было коротко.
Снова достав стилет, он скрылся за стулом. Мейер вытаращил глаза и напряг все мышцы. Он вздрогнул, услышав хруст, а потом понял, что руки его свободны. По ним бежали ледяные болезненные мурашки, пальцы, казалось, сделаны из пластилина, но связан он уже не был. Абацкий встал над лежащей на кровати бомбой и протянул руку, словно собираясь погладить спящего кота. Тиканье смолкло.
Внезапно ожив, Мейер попытался вскочить со стула, но оказалось, что ноги его превратились в мешки с песком. Он упал на колени, хватаясь за изголовье.
– Там есть еще одна! Пан Абацкий, мы должны…
– У нее голубые глаза, будто у фарфоровой куклы, – сказал Абацкий. – И такая же белая фарфоровая кожа. Но глаза эти смотрят в бездну, а изо рта торчит цепочка от моих часов. Не беспокойтесь. На этой временной линии нет никаких причин, чтобы баронесса Констанция Стадницкая умерла столь молодой.
– Но как… Но…
– Время и пространство – две стороны одной и той же карты, пан Мейер. Вы смотрите на время как на ленту в вашем магнитофоне, на которую записываете свое завещание. Я вижу его как изваяние. Всё целиком. Его форму, запах, вес. Как изваяние.
– Кто вы?
– Собственно, никто. Это неверно поставленный вопрос. Я даже на самом деле не кто-то. Но я хочу, чтобы вы знали одно. Вы были правы. Время, из которого вы родом, – ошибка. Оно полно ошибок, и поэтому его следовало стереть. Это вы были правы, а другие ошибались. История вашего времени пошла не так, как следовало, и шла во все более худшем направлении. Настало время внести исправления. И никакие узловые точки тут ни при чем. Это ничего не изменит.
– А Винклер… Война…
– Некоторые ошибки, случившиеся в другом времени, уже не повторятся. Это время – правильное. Винклер уйдет. Может, будет война, но обычная. Небольшая, короткая война, в которой он потерпит поражение. Все вернется на нужную линию. Не беспокойтесь.
Абацкий полез в карман и достал очередные часы – серебряную луковицу, которая покачивалась на цепочке словно маятник, отражая свет луны.
– Почему?..
– Часы? Это своего рода метка. Я хранитель этого времени. Я не могу позволить, чтобы здесь оказались чуждые элементы, и отмечаю их часами. Прошу меня простить, но вы здесь тоже чужой.
Мейер лишь раскрыл рот, чувствуя, как гортань наполняется свинцом.
– Я не могу вас отсюда отправить, впрочем, это было бы жестоко. Ваше место теперь вне времени. Надеюсь, вы понимаете, что иначе быть не может?
– Пан Абацкий…
– Прошу вас… Терпеть этого не могу. У меня нет имени. Я всего лишь посланник.
– Я могу еще взглянуть в окно?
– Конечно.
Мейер подошел к балкону и оперся на балюстраду. Луна отбрасывала тысячи отблесков на воду Венецианской лагуны, превращая ее в ртуть. На фоне звездного неба величественно плыл большой дирижабль.
Мейер улыбнулся:
– Кто вас прислал? Кто вы?
– Я? Я же вам говорил. Никто. Стирающая головка.
– Но кто?..
– Часовщик, пан Мейер. Вы же знаете.
Премия
Над Порт-о-Пренсом стояла жара – густая, тропическая, раскаленная. Она лилась с лазурного неба, иссушала красную пыль дороги, сияла на белых глиняных стенах. Если бы коллеги Ежи по работе могли его сейчас увидеть, их, скорее всего, хватил бы удар.
Ежи сидел за сколоченным из кривых брусьев столом, потягивая напиток из разрезанной скорлупы кокосового ореха, а за его спиной сквозь толпу ямайцев и низкие колониальные здания просвечивало невероятное бирюзовое море.
«До чего же несправедлива жизнь», – подумал Ежи, восхищенно глядя на кроны пальм, покачивающиеся на легком ветру с залива, на длинноногих, пахнущих кремом от загара и горячих от солнца туристок, на разноцветных как птицы местных женщин, словно сошедших с картины дегенерата импрессиониста.
Ежи был последним, кого фирма могла бы премировать десятидневной поездкой на Карибы. Он скорее ожидал, что его попросту вышвырнут. Специалистом он был прекрасным, и вряд ли им столь легко удалось бы найти сетевого администратора лучше. Компьютеры – своего рода магия. Когда за ними присматривал Ежи, фирма не знала, что такое отказы и сбои. Он просто делал свое дело, и не более того. Ежи увиливал от всего, что в нынешние времена именуется «современное управление человеческими ресурсами». Он не ездил на «интеграционные выходные», не любил межличностные тренинги, обучение, сверхурочные и прочий офисный фольклор. Не согласился и на уже готовое повышение, поскольку ему пришлось бы вверить свои компьютеры кому-то другому, а самому начать руководить людьми. Именно тогда начальство заметило, что он чересчур своенравен и портит коллектив. Людям, не видящим ничего, кроме полного интриг мира корпораций, не пристало соседство кого-то независимого, который поступает и мыслит по-своему, выходя при этом сухим из воды, – ибо тогда они тоже начнут выбиваться из колеи. И потому Ежи считал, что в конце концов ему укажут на дверь.
А вместо этого его отправили на золотые пляжи, под темно-кобальтовое небо, где он мог сидеть и потягивать холодный напиток из кокосовой скорлупы, в то время как его более приспособленные и смиренные коллеги торчали под осенним дождем, пили жидкий кофе из офисной кофемашины, умирали от скуки на собраниях и боролись с заедавшим ксероксом. Это определенно было несправедливо.
Ежи подозревал, что в этом есть некий подвох, поскольку вся группа, которую начальство отправило на Карибы, состояла из таких же экземпляров, как и он сам. Для Иоанны после пяти вечера существовали только семья и дом, но при этом она была виртуозом маркетинга. Кшисек не колеблясь продал бы все повышения мира за участие в парусных регатах, но никто не умел так заведовать логистикой, как он. И еще пятеро других, для которых работа была лишь работой, а кроме нее, в их распоряжении имелся еще весь мир. Черные овцы. Гнилые яблоки в компоте.
Естественно, был еще «белый воротничок» Павел, который за ними присматривал. Они издевательски замечали за его спиной, что охотнее всего он обращался бы к ним «привет, человеческий ресурс», как в комиксах про Дилберта. Целую неделю он пытался проводить с ними какие-то занятия, нес какую-то чушь о «работе над мотивационным процессом», но все это расползалось по швам и шло без особого азарта, будто и Павла тоже покорило пленительное карибское солнце, пальмы и деревянные, раскрашенные в растафарианские цвета лодки. Мотивационный тренинг в ритме регги? Так дело не делается.
В самолете он обещал им, что они вернутся полностью другими сотрудниками. Но ничего такого не произошло. Они развлекались на пляже, плавали в горячем море и пили из украшенных маленькими зонтиками стаканов. Создавалось впечатление, что скорее сам Павел вернется в сандалиях, с дредами на голове и в футболке с листом ганджи.
Вечером, после ужина, Ежи понял, что не хочет возвращаться домой. К грязно-серому небу, вечному холоду и полумраку. К рецессии, экономическому кризису и забастовкам шахтеров. Он мог бы сбежать. Остаться здесь и поискать какую-нибудь компьютерную сеть, которая нуждалась бы в администраторе.