Таксидермист
Шрифт:
Я заметил, что картинки здоровой пары, лакающей «Клево-Форму», покрыты нацарапанными (ключами, чем же еще?) посланиями соратников по мочеиспусканию. «Доступ – это подчинение». «Черное-белое!» «Нет кодам». «Кури и размагничивайся». «Кто за кем следит?» «Привет, хуеплет». За исключением последнего, они показались мне гораздо интереснее вопроса, могу ли я поддерживать форму без «Клево-Формы». В отличие от рекламы, загадочные лозунги хотя бы будят мысль.
Я глянул на себя в зеркало – просто убедиться, что мои своенравные вихры еще скованы чарами «ПРЕДЕЛЬНОГО КОНТРОЛЯ, уровня 6, геля для волос» – и прошел обратно вдоль очереди у дамской комнаты. Я протиснулся сквозь галерею заблудших мальчиков-джайверов, и уже шагнул к столикам, как вдруг обернулся. Мне показалось,
По мере приближения к барной стойке мой взгляд нацелился на ее фигуру. Красное платье, маленький рост, полное тело, желтые волосы «ульем», но в памяти отпечаталось другое – ее крепкие короткие ножки. Забирая пелерину, она о чем-то говорила с тем, что косил под Бинга Кросби. Он положил руку на ее дряблый локоть, и они двинулись прочь в красные бархатные складки выхода. Обрулив Пернатую Леди и Гангстерский Пиджак, я оказался у гардероба как раз вовремя, чтобы увидеть, как Бинг и дама в красном выходят на улицу. Они задержались, он дал ей прикурить от своей «зиппо». Я впился взглядом в ее профиль. Где-то я ее видел. И тут меня озарило – будто Mo ткнул пальцем в глаз Кучерявому. [62] Сквозь затворяющуюся дверь я услышал ее брюзжание:
62
Mo Говард (Гарри Мозес Хорвиц, 1897–1975) и Кучерявый Говард (Джером Лестер Хорвиц, 1903–1952) – участники популярного комического трио «Три придурка».
– Хорошо б не на всю ночь.
Тут мое запястье поймала Энджи:
– Гарт, что происходит?
– Это была она!
Я подал гардеробщику номерок.
– Да ну!
– Точно.
– Тетя-кола?
– Что? А, нет. – Я схватил шляпу и потащил Энджи к выходу.
– Кто?! – завелась Энджи.
– Марта. Марти Фолсом. Ну, знаешь: хозяйка «Вечных вещных сокровищ».
Глава 12
Выходя из клуба, я прикрывал лицо шляпой – будто проверял свой размер головы или что-то еще столь же абсурдное. Но в маскировке не было нужды. Они отошли уже на полквартала и выходили на дорогу между припаркованными машинами. Бингова рука взлетела в воздух, и проезжавшее такси вспыхнуло стоп-сигналами.
– Марти?! Гарт, я ничего не понимаю. Ты уверен? Вместо ответа я бросил на нее косой взгляд:
– Черт, они садятся в такси.
Мы с Энджи кинулись в улицу с односторонним движением, вглядываясь в поток машин. Ни одного огонька «Свободно» в нашу сторону.
– Пошли.
Под руку с Энджи я поспешил к перекрестку, где такси с Марти и Бингом остановилось на светофоре.
– Постой! – Энджи рывком остановила меня, стащила туфли и рванула вперед; ее бархатная пелерина, развеваясь, мазнула меня по лицу. Я и понятия не имел, как мы рассчитываем догнать их и что будем делать, если догоним. Единственной мыслью было у меня схватить первую же свободную тачку и произнести текст, который мечтает услышать каждый таксёр: «ГОНИ ЗА ТОЙ МАШИНОЙ!»
Загорелся зеленый, и такси двинулось прямо через перекресток. Мы тоже бросились на другую сторону, но Энджи вдруг рванулась в сторону и вскочила на заднее сиденье свободного такси. Только оно не было установленного желтого цвета, и в нем не было медальона Городского департамента такси и лимузинов. А был в нем высокий рыжеватый мужик в итальянском велошлеме, гоночной фуфайке из спандекса и сандалиях на липучках, зависший над кожухом. То не было обычное такси; то не было даже двуколкой. То был ярко-зеленый педикэб. Знаете, трехколесный велик на анаболиках, современный рикша, недавнее дополнение к нью-йоркскому транспортному винегрету.
– Влезай! – Энджи отчаянно махала мне. Я колебался.
– Где пожар, ребята? – прогнусил рыжеватый вело-таксёр.
– Гони за той машиной! – Энджи показала рукой.
– Не вопрос, лапа. Только подскажи, за какой? Естественно: как все авеню и боковые улицы в центре в пятницу вечером, дорога была забита желтыми такси, и все – с пассажирами.
– Давай направо, она уже уехала вперед.
Я запрыгнул в салон. Между нами и целью уже было с десяток машин.
– Ставлю двадцатку, нам не угнаться.
Рыжий бросил на меня убийственный взгляд, куснул губу и сказал:
– Мужик, они за нами пыль будут глотать. – И бешено названивая звонком, с воплями: – Женщина рожает! С дороги! Женщина рожает в машине! В сторону! – Рыжий рванул по пешеходному пандусу на тротуар.
Энджи – она все схватывает на лету – свернула свою бархатную пелерину в шар, затолкала под платье и устроила на животе. Развалилась, как беременная на последних сроках, схватилась за пузо и громко стонала.
Юные развозчики китайской еды на великах шарахались в стороны, отбрасывая суетящихся пешеходов на капоты машин и в двери подъездов. Само по себе и как таковое это поведение для них вполне обычно – за исключением того, что в кои-то веки к этому их вынудила чужая дерзость.
– По-моему, ты немного переигрываешь, сладкая, – завопил я Энджи.
– Давай-давай, девочка! Мы нагоняем, – прорычал через плечо Рыжий, а его звонок дребезжал, будто Добродушного Мороженщика [63] хватил припадок эпилепсии. – Роженица, в сторону! Дорогу, мистер: на борту младенец!
Близился следующий перекресток. Такси с Бингом и Марти свернуло вправо, к центру города. Рыжий догонял.
– Держись, роженица! – Рыжий нажал на клаксон; от его рева я чуть не лишился чувств. Народ, толпившийся на углу, замер, заметался и в итоге попрыгал с нашего пути в стороны, а педикэб, рассекая толпу, запрыгнул на тротуар и, кренясь, вывернул вправо на Бродвей на хвосте у цели. Еще один подскок – и мы снова встали на все три колеса.
63
Добродушный Мороженщик – популярный персонаж американской поп-культуры, разъездной торговец мороженым марки «Добрый дух».
Рыжий пролетел светофор и такси с Бингом и Марти.
– Мы их обогнали! – толкнул его я.
– Не кипи, полосатенький. Мы на Бродвее. Тут такси едут, только если им надо в центр, в самый центр. Здесь можем немного оторваться, парочка лишних фарлонгов нам пригодится на финише. – Рыжий глянул на Энджи. – Ладно, дорогуша, хорош стонать. Будь умницей, роди свой сверток, да только смотри, чтоб вельветовая плацента у меня тут не осталась. – И он довольно заквохтал.
Ясное дело: всю дорогу в центр мы играли с тем такси в чехарду. Я спрятал лицо под шляпой, будто сплю, Энджи сидела с безразличным видом. Так мы доехали до Хаустон-стрит, оживленного проспекта, что пересекает весь город, – и тут Бинг и Марти свернули налево. Мы держались примерно в квартале позади, и Рыжему пришлось изрядно попотеть, несмотря на легкий уклон от Бродвея. Прилично отъехав на восток, миновав кварталы клубов и бильярдных, знаменитый кошерный гастроном, такси с Бингом и Марти свернуло направо в торговую зону, которая ночью пустеет. Но, проехав немного, они остановились, что дало нам возможность не сворачивать с Хаустона.
Рыжий тяжко вздохнул и рукой вытер лоб.
– Фух-х! Что, полосатенький, чего тебе это стоило? Мы с Энджи вылезли из педикэба и я дал таксёру четыре десятидолларовых бумажки.
– Жюри поставило только десятки. У тебя золотая медаль.
Рыжий сунул деньги в карман:
– Точно, золотая. Благодарю. – И присосался к бутылке с водой.
Мы оставили его на углу, а сами свернули в боковую улицу, когда желтое такси отъезжало. Путеводный клин света из дверей свернулся обратно в черноту – Марти и Бинг исчезли в доме. Энджи обулась и мы перешли на нормальный шаг, каким шагает любая нормальная пара ретристов на полуночной прогулке по безлюдной части города.