Таксопарк
Шрифт:
Теперь можно и подсчитать.
Он выписал в столбик цифры.
За день он намотал четыреста пятьдесят километров. Из них платных двести семьдесят. Сразу видно: коэффициент никудышный. Шестьдесят процентов. Будет о чем Вохте с ним беседовать послезавтра перед рейсом. Всю душу вытянет…
Слава вздохнул. А еще девиц замужних катает «за так» по ночному городу, это ж надо!
Теперь настал момент разобраться с выручкой.
Показания «касса» включают в себя и плату за простой по просьбе пассажира. Слава вспомнил завитую
На «кассе» двадцать восемь рублей десять копеек. Прибавить сюда количество посадок.
Не поднимая головы от листочков, Слава громко произнес:
— Двадцать три посадки?!
— Два десять, — тотчас ответило несколько человек.
Итак, он должен сдать в кассу тридцать рублей двадцать копеек. А по плану — тридцать четыре рубля…
— Привез план?
Слава почувствовал на плече легкую руку. Обернулся.
Тощий человек с мятым длинноносым лицом вонзил в него два круглых, смещенных к переносице глаза. Это был Ярцев.
— Нет, не привез, — вздохнул Слава. — Трехи не хватает с довеском.
— Обойдется, — подбодрил Ярцев. — В субботу натянешь… Ты где живешь? А то вместе пойдем.
— Недалеко живу. Пешком добираюсь.
Слава вывалил на стол деньги. Мятые разноцветные бумажки, серебро, медь.
— Чего же ты их так неуважительно? — усмехнулся Ярцев. — Отомстят тебе, убегут. Не догонишь.
У Ярцева черная прямоугольная сумка с замком.
Слава лишь пожал плечами, сгоняя в отдельные кучки гривенники, пятнадцатикопеечные, двугривенные. Так, чтобы ни одна монетка не затерялась.
Он не был жаден до денег. Но в эти минуты что-то в нем менялось, напрягалось. Правда, позже это проходило, отпускало. Словно судорога…
Несколько раз все пересчитал. Записал на клочке бумаги. Отобрал от общей суммы тридцать рублей двадцать копеек. Тщательно спрятал в синий кошелек, приложил туда контрольный листочек. Добавил еще десять копеек… кассиру. Хоть кассир этот и в глаза никогда Славу не увидит.
Так. С казенными деньгами все. Теперь самое интересное — что в остатке? Семь рублей девяносто две копейки. Для ровного счета — восемь рублей. Чистый доход за смену. Чаевые…
Много это или мало? Если работаешь честно, как трамвай, столько и остается…
Слава оглядел сосредоточенных, занятых своей арифметикой людей. Взорвись сейчас бомба на улице — никто не вздрогнет, не оторвется от своих бумажек…
Ярцев что-то шептал. Тонкие его губы брезгливо касались друг друга, словно две ползущие рядышком змейки. Конечно, он не чета Славе. Что ему восемь бумаг? Так, вычеты… Впрочем, кто знает, может быть, и он работает, как трамвай. Тут у каждого свои профессиональные тайны, свои секреты…
— Ты чего? — Ярцев поднял глаза. Словно прицелился из двустволки.
— Ничего, — смутился Слава. — Думаю.
—
Слава кивнул. Подобрал со столика кошелек, подошел к сейфу с прорезью, словно у почтового ящика. Бросил в прорезь кошелек. Глухо звякнула мелочь.
Сдать диспетчеру путевой лист, техталон и домой, спать. Спать, спать…
— Садофьев! — окликнули Славу.
У крайней секции стоял молодой человек в толстом свитере и в спортивном кепаре с длинным козырьком. Это был Женька Пятницын, комсомольский вождь.
— Как там твой напарник? Все в больнице?
— Я теперь у Сергачева менялой, — ответил Слава.
— Ну? А как же Валера?
Слава пожал плечами, почувствовав смущение.
— Понимаешь… Неизвестно, когда он выпишется, Валера. И мотор наш стоит битый, в кузовном.
— Понятно, — Женька криво усмехнулся. — Спасайся, пока темно!
Слава начинал злиться. А этому-то какое дело? Небось не знает, что такое «лохматка», в руководящих ходит, забыл, как на спине под машиной валяются…
— Не знаю, Женька, сколько твоя прошла, — из последних сил пряча злость, произнес Слава, — а мне с Валерой дали автомобиль из «тигрятника» с тремя колесами. То-то. Так что нечего меня судить, начальник…
И, резко отвернувшись, Слава отошел.
Возможно, он и погорячился. Женька тоже в свое время все круги прошел, понятное дело. Да ладно, они еще наговорятся всласть, успеют, до пенсии далеко… А расстроился Слава потому, что чувствовал за собой вину… Но, в конце концов, это его личное с Валерой дело. При чем тут Пятницын! Пусть свои взносы собирает, а Слава платит исправно, не придерешься…
— Мастер! В Ручьи? Айда четвертым, — подмигнул ему парень в кожанке.
— Я пешком, живу близко.
— Рублишка жаль, — равнодушно бросил парень.
— Могу подарить, — вспыхнул Слава.
Но парень повернулся спиной.
Слава хлопнул ладонью по старой сухой кожанке с желтыми залысинами на лопатках.
Парень обернулся.
— Я говорю, живу близко, — значительно проговорил Слава.
— Гуляй, гуляй.
— А рублишко могу тебе бросить в морду, — тем же тоном продолжил Слава.
— Ты что? — растерялся парень. — Я ж так, мастер.
Лицо парня расплылось по душному залу — с испуганными плоскими глазами. Он в недоумении смотрел на Славу.
— Ну-ну. Ты что это? — Ярцев встряхнул Славу за плечо и развернул к себе. — Нервишки-то спрячь.
Они вышли из зала.
Слава не мог понять, что с ним произошло, из-за чего он так, вдруг, окрысился на парня. Устал просто…
— У нас работа особая, — выговаривал Ярцев. — С народом вплотную работаем. С глазу на глаз. И так он нас незаметно портит, что остановишься, подумаешь, тоска берет… Вот и ты. Не окажись я рядом — врезал бы тому. А за что? И сам не знаешь. Нервишки. За день так налаешься про себя. Выхода эмоциям нет. Вот и взбрыкиваешься ни за что…