Талисман Белой Волчицы
Шрифт:
Тропа нырнула в распадок и повела дальше. Но Егор направил лошадь на едва заметную среди травы тропку, и через четверть часа они выехали к скале, покрытой рыжим налетом, из-под которой бился, клокотал ключ, издающий сильный серный запах. Вода сбегала по деревянному лотку и собиралась в небольшое озерцо, берега которого были разбиты множеством ног в жидкую грязь. Егор спешился и, припадая на раненую ногу, подошел к ручью. Подставил под струю фляжку, дождался, когда она наполнится. Затем склонился к воде и тщательно обмыл лицо, шею и столь же тщательно обтерся подолом исподней рубахи. Посмотрел на Алексея, который остался
— Сполоснись, Алексей Дмитрич, все легче станет. Устаток как рукой снимет. — И с довольным видом поболтал фляжкой. — Сейчас приедем, ранки на ногах смажу, к утру, не поверишь, затянет, как на собаке!
— Ты мне лучше скит покажи, где старец этот живет!
Протасий, кажется?
— Это мы мигом! — Урядник взгромоздился на лошадь, поругивая больную ногу за неуклюжесть, и кивнул головой. — Поехали.
Они завернули за скалу и сразу же увидели скит — огороженный высоким частоколом дом, который ничем не походил на охотничье зимовье. Настоящая, добротная изба, скатанная из огромных, переложенных мхом лиственничных бревен, крытая дранкой, с четырьмя застекленными, а не затянутыми звериным пузырем окнами, какие Алексею приходилось встречать в глухой тайге во время долгих мыканий в поисках Захара и Ерофея.
— А давай-ка, Алексей Дмитрич, в гости к старцу напросимся, — подмигнул Егор и, не дожидаясь его согласия, забарабанил в ворота кулаком.
В ответ раздался звонкий собачий лай, а через некоторое время хлопнула дверь и послышались тяжелее шаги.
— Зря ты это затеял, Егор Лукич! Ему же вера не позволяет с мирянами общаться! — прошептал Алексей.
— Ничего, как-нибудь стерпит, — ответил Егор и снова постучал в ворота.
— Иду ужо, — донеслось из-за частокола. — Кого принесло на ночь глядя?
— Отставного унтер-офицера егерской команды гвардейского Синявинского полка, ныне урядника полиции Базинской волости Тесинского уезда Егора Лукина Зайцева, а также подпоручика корпуса Горных инженеров Илью Николаевича Полетаева! — отбарабанил урядник.
За воротами помолчали, потом глухим басом пробурчали:
— По какой надобности?
— Это мы тебе объясним, когда в избу пустишь, — ответил Егор и прикрикнул:
— Давай отворяй ворота, Протасий! И не вздумай шутковать!
Ворота скрипнули, пропуская всадников. Они спешились и привязали лошадей к перилам крыльца. Старец окинул их недружелюбным взглядом из-под густых бровей и вместо приветствия пробормотал:
— Я с властями не шуткую! Проходите в избу. — И первым поднялся на крыльцо.
В сенях было темно, но старец привычно нашел ручку и потянул на себя дверь. Внутри изба состояла из одной большой комнаты. Половину ее занимала огромная русская печь из дикого плитняка, вдоль стенок раскинулись просторные лавки. На одной из них лежали лисья доха и подушка в цветной наволочке, видно, здесь старец спал.
Передний угол занимала божница из икон с непривычно темными ликами, со сложенными молитвенно двумя перстами, в медных окладах, а то и вовсе без оных, да серебряный восьмилапый крест, под которым едва теплилась лампада.
Здесь же высилась толстая книга в кожаном переплете с серебряными замочками.
— Пищу отведайте, — провозгласил старец, вытянув руку в направлении стола. — Токмо рожу поначалу умойте, от скверны мирской очиститеся!
— Нам чтоб от скверны отмыться, никакой
— Сказали мне, Протасий, что знахарствуешь ты потихоньку!
— Знахарство есьм от анчихриста, — пробубнил недовольно старец, перебирая лестовку [37] , — я ж страдания телесные снимаю и боль усмиряю!
37
Старообрядческие четки.
— Ну так сними страдания, — Егор, не дожидаясь согласия старца, стянул сапог и размотал повязку на ноге. — Смотри, вчера медведь изрядно тяпнул. Кабы не разнесло!
Старец подошел к нему, молча, не притрагиваясь к ноге урядника, осмотрел ее, потом прошел за печку и вынес стеклянную баночку, обмотанную тряпкой.
— Возьми барсучье сало. Ногу им мажь исправно, токмо не приемли ни зелья пьяного, ни табаку вонючего, ибо пагуба то и житию поруха!
— Выходит, болячки мазать, а водку не пить и табак не курить? — уточнил Егор, вертя в руках баночку.
— Воистину так! — ответил старец и осенил себя двумя перстами.
Алексей тем временем рассматривал старца. Это был высокий крепкий мужик, по возрасту он явно не тянул на старца: в буйных с легкой рыжиной волосах ни сединки, да и глаза под тяжелыми бровями смотрели на мир не столь смиренно и покорно, как хотелось бы их владельцу. И он, наверняка зная об этом, предпочитал большей частью смотреть в пол, перебирая пальцами косточки лестовки, или крайне быстро отводить глаза в сторону от собеседника. Одет он был в домотканую рубаху, подпоясанную веревкой, в мягкие ичиги из оленьей кожи и войлочный капелюх, который частично прикрывал подстриженные в скобку волосы. Длинная борода спускалась на грудь, и в ней было гораздо больше седины, чем в волосах.
«Интересный старец и, похоже, не брезгует мирскими людьми, если приглашает к столу», — подумал Алексей.
На столе исходила паром отварная картошка. Рядом в берестяной плошке белела крупная соль. Свежеиспеченный хлеб порезан тонкими ломтями. А в большом деревянном блюде светился, как свежая смола на солнце, соленый хариус.
И Алексей почувствовал, как во рту скапливается голодная слюна. С того времени, как они пообедали в трактире, прошло часов восемь, не меньше.
Но Егор, видимо, не собирался разделять ужин со старцем, потому что резво замотал раненую ногу, натянул сапог, а потом вернул ему баночку.
— Ладно, благодарствуй, но нам это без надобности!
Без водки еще можно прожить, но без табаку это уж уволь!
— Сатанинское зелье потребляшь, малакайник! — произнес старец сердито, а глаза его гневно полыхнули. — Писание свято не привечашь — тяготу бремени несешь! Ибо помышления твои, никонианин, суетны и неразумны, борзо скачка в глумлении пустяшного жития!
— Это ты верно заметил, — вздохнул Егор, — борзо скачка… Но не такое уж наше житие и пустяшное, правда, Алексей Дмитрич? Вон вчера медведя завалили, что двух мужиков порвал. Один из них Захарка Бугатов, тот, что управляющего завода Тригера в котел сбросил. Слышал небось? Так вот, это анчихрист так анчихрист был! Но и смерть лютую принял за грехи тяжкие.