Талисман гномов
Шрифт:
– Привет Трещотка. Интересно, почему все принимают меня за дезертира? У меня настолько испуганный вид: бледное лицо, бегающие глазки и всё такое?
Трещотка выплюнул иголку и предложил мне другой табурет.
– Извини, я привык к тому, что ко мне редко приходят люди, не имеющие неприятностей с законом.
– Неприятностей у меня полно, но закон тут не при чём.
– Я слышал насчёт неприятностей, - кивнул Трещотка.
– Твоя остроухая на крючок ребятам Толстого Али подсела, скоро её подсекут.
– У тебя устаревшие новости, - заметил я, пытаясь устроиться на треклятом
– В субботу мы с крючка снимемся, и, кстати, Лиринна - не остроухая, она эльфийка.
– Эльфийка, так эльфийка. Я ведь не со зла. Интересно, у них, эльфов, для нас тоже какое-нибудь прозвище придумано?
– Вряд ли. Мы недостойны. Для некоторых из этой братии мы слишком мелки, чтобы они соизволили придумать для нас прозвище.
– Я тоже так думаю, - глубокомысленно произнёс Трещотка. Иногда его тянуло на философию. На губах у него появилась самодовольная улыбка:
– Тебя когда уволили?
– Сегодня. Ты ещё не в курсе?
– Как видишь - нет. А ты я вижу, не успел увольнение обмыть и уже носишься по городу с высунутым языком.
– Выпивка никуда не денется.
– Если только другие не выпьют, - вскинул и опустил взгляд он.
Мы посмеялись. Трещотка мог быть компанейским парнем, когда хотел.
– Так зачем ты пожаловал?
– отсмеявшись, спросил он.
– Мне нужна информация.
– Я понимаю, что не починка обуви.
– Я ищу Болванчика.
– Это того, с крысой?
– А что, есть ещё один?
– удивился я.
За год службы в армии можно пропустить многое, но Трещотка развеял мои опасения:
– Да нет, конечно. Просто к слову пришлось. Он у нас уникальный тип.
– Да, болванов полно - Болванчик один.
Трещотка стал покусывать большой палец левой руки - характерный признак того, что сапожник задумался. О его вредной привычке знали многие. На базаре ходила шутка, что свою информацию Трещотка высасывает из пальца, однако в этой шутке была только доля шутки. Непроверенных сведений сапожник не давал.
– Болванчик говорил, что отходит от дел. Его крыса заработала достаточно, чтобы обеспечить старику приличный пансион до самой смерти.
– Я сам не раз давал себе такие обещания, однако у меня ничего не вышло. Болванчик, скорее всего, врал, или получил предложение, от которого не смог отказаться.
– Тогда ищи его на набережной. У Болванчика там свой дом.
– На новой набережной или старой?
– спросил я.
– Ты что, с Луны свалился?
– засмеялся Трещотка.
– Конечно, на старой. На новой набережной теперь живут только жирные коты, нашему брату там делать нечего. Всю шушеру оттуда выгребли месяца три тому назад - спасибо мэру! Впрочем, ты же был в армии и ничего об этом не знаешь.
– Не скаль зубы!
– буркнул я.
– Значит на старой набережной… А улицу, номер дома не подскажешь?
– Что ты! Какая улица, какой номер дома?!! Гэбрил, что с тобой сделала армия?
Я даже обиделся.
– Трещотка, я был там в последний раз ещё в детстве. Если быть честным, ничего не помню, никаких деталей.
– Улица, номер! Эх, темнота! Там, на набережной, отродясь не было ни того, ни другого, -
– Там просто дома без всяких улиц и номеров. Ты топай туда смело, мимо дома Болванчика всё равно не пройдёшь. Он намалевал во всю стену крысиную рожу. Её, наверное, с того берега моря видно.
– Спасибо, друг, - поблагодарил я сапожника.
– Сколько с меня?
– А, - махнул рукой тот.
– Тебе по старой памяти бесплатно. Вот только обувь мне на починку не приноси - не советую!
– Договорились. Надеюсь этот совет тоже бесплатный?
Шутка Трещотке понравилась, он чуть было не захлебнулся от смеха. Расстались мы, как и полагается двум хорошим знакомым: с лёгким чувством на сердце и желанием встречаться как можно реже. У него была своя жизнь, у меня своя. Мы редко пересекались: один-два раза в году.
На старой набережной я бывал ещё реже. Можно прожить тридцать с хвостиком лет в одном городе и никогда не побывать на всех его улочках и закоулках.
Набережных в городе у нас действительно было две. К каждой из них примыкал небольшой жилой райончик. Старую набережную неоднократно размывало во время чересчур сильных приливов, и утлые домишки рыбаков, ремесленников и мелких торговцев уносило прямо в открытое море. Новую набережную строили гораздо основательней, с учётом уроков прошлых лет. Её заковали в гранит как рыцаря в панцирь и обсадили деревьями. Считалось, что корневая система растений упрочнит береговую полосу. В результате получился довольно милый уголок, который быстро облюбовали богачи, а уж они-то постарались напеть мэру, чтобы он помог избавить квартал от бедноты.
Я давно уже не катался на кэбе, поэтому решил себя побаловать. Сразу за базаром располагалась стоянка для кэбов, очевидно, на тот случай, если кто-то накупит столько, что не рискнёт унести на своём горбу. На стоянке скучал одинокий кэб, и я прибавил ходу, пока его никто не увёл. Увы, удача повернулась ко мне не лицом, а совсем даже противоположной частью. Пока я только набирал ход, этот кэб перехватил дородный усатый дядечка, заскочивший в него с ловкостью циркового акробата, вытворяя при этом такие кульбиты, каким меня даже в армии не учили. Толстячок плюхнулся на сиденье, назвал кэбмену адрес, достал из кармана пиджачка газету и промчался мимо, бросая по сторонам торжествующие взгляды. Один из них, несомненно, предназначался мне.
Я не стал махать усачу рукой на прощанье, вместо этого присел на скамеечку, откинулся на спинку и стал ждать. Кэбы, что тараканы: там, где завёлся один, непременно объявится и второй.
Сидеть и просто скучать я не умею, поэтому в голову сразу полезли мысли, в основном о Лиринне. Время - лучшая проверка для чувств. За год, отданный его королевскому величеству, я понял, что могу назвать свои чувства к Лиринне любовью. Нет, мне прекрасно известно, что о любви не принято говорить громко, потому что тогда это слово теряет блеск и становится похожим на фальшивую монету. Но, наедине с самим собой, я мог признаться, что скорее расстанусь с любой частью тела, чем с Лиринной. Эльфийка стала мне дороже всех на этом, а может быть и на другом свете. Однако есть ли у нас двоих будущее?