Талисман мага
Шрифт:
Карлос улыбнулся: от недолгого контакта с телом С'торна так же осталось кое-что…
«Анна… Анита…»
Хотя Карлос, конечно, о ней и не забывал — с тех самых пор, как увидел на том карнавале. Анна была совсем еще девочкой — такой серьезной, строгой и такой… холодной. Она напоминала мраморную статую… нет, скорее, ледяную. Зато когда лед, наконец, растаял… Правда, для этого пришлось приложить весь опыт, все «мастерство»; иногда Карлос был почти на грани отчаяния…
А характер? Если б не она, Михаэль не появился бы на свет… Ну как, как было ей объяснить, что хайлендеру нельзя
«Господи… Отец Небесный…»
Нет. Пусть все идет так, как идет: разве может человек знать, что для него лучше?
Впрочем, хотя бы в одном Карлос не сомневался: в том, что получасовое пребывание в теле юноши не прошло даром и заснуть в эту ночь ему не суждено. Но если сначала разыгравшееся воображение и совершенно естественные при этом переживания доставляли ни с чем не сравнимое удовольствие, то спустя часа два последовала «расплата». Ощущение было такое, будто бы спрыгнул в седло с высоты не меньше десяти метров.
«Вот и омолодился…» — вспомнив, как еще накануне вечером сетовал на старость, съехидничал Карлос.
На самом же деле он лукавил даже перед собой. Потому что был почти счастлив. Что и говорить: положение, в котором он оказался, не из завидных, но сейчас, по крайней мере, появилась надежда. Пусть крохотная — но все же надежда. Теперь Карлос точно знал, кто на протяжении многих десятилетий его преследовал; знал не понаслышке, а изнутри, что собой представляет Темное Братство; у него был сын, и, наконец, на Острове его ждала женщина, которую он…
Ключ вошел в замочную скважину почти бесшумно. Поворот… еще один… Карлос нащупал спрятанный за подкладкой куртки нож — его не заметили и потому не отобрали вместе с остальными, — и сморщившись от боли, сел.
«С'торн? Интересно, что бы это значило?»
Проскочив в образовавшуюся щель, мальчик поспешно прикрыл дверь; навалился на нее спиной. Грудь его опускалась и поднималась, как после быстрого бега. Он несколько раз оглянулся, точно опасаясь, что в коридоре вот-вот раздадутся шаги.
— Там никого нет, не бойся, — спокойно сказал Карлос.
От неожиданности С'торн вздрогнул.
— Там никого нет, — строго повторил Карлос. — Иди сюда.
С'торн послушно оторвался от двери, но, судя по выражению лица, был немного не в себе.
— Сядь и расскажи, что случилось, — это уже походило на приказ.
Повинуясь ему, мальчик дотронулся до кресла; потом, словно передумав, упал на колени.
— Сейчас же встань! Слышишь?
Однако С'торн, похоже, не слышал. Или не понимал. От страха у него стучали зубы, в больших светло-карих глазах стояли слезы, и вообще все его, казавшееся теперь почти детским, покрытое веснушками, личико странно дергалось — как будто он и хотел и боялся заплакать.
Пришлось подниматься с тюфяка и самому усаживать непрошеного гостя в кресло.
— Никогда не унижайся. Тебя могут пытаться унизить другие. Но до тех пор, пока ты сам… — Слова Карлоса потонули в рыдании.
«Только этого еще не хватало…»
— Если хотел мне что-то сказать — говори… Пока сюда не пришли, — выждав несколько минут, снова заговорил Карлос.
С'торн в очередной раз всхлипнул и промокнул рукавом глаза.
— Итак?
— Я долго не мог заснуть, потом… — Юноша остановился: видимо, то, что он собирался сказать, его здорово смущало. — Я вдруг понял: если не приду сюда — моя жизнь кончена… — Он говорил немного дрожащим, но хорошо поставленным голосом, в котором уже проскальзывали басовые нотки. Интонации также говорили сами за себя: искушенные в риторике старшие братья потрудились на славу. Как, впрочем, и кое в чем другом: память С'торна, так же как и его речь, была подкорректирована с учетом интересов Братства. Другими словами, после виртуозной операции из своего прошлого юноша помнил лишь то, что ему разрешили помнить, а спустя несколько лет будет делать только то, что ему прикажут — неповиновение же приведет к неминуемому суициду. Сколько подобных операций в свое время переделал С'каро…
Карлос вгляделся в лицо юноши. В его глазах все еще стояли слезы, но само лицо больше не дергалось, а губы упрямо сжались.
Бесполезно спрашивать, как он попал сюда, на Манун. И родителей своих он, конечно, не помнит. И девушку — если она у него была.
Все, что ценится людьми: любовь, дружба, удовольствия — для него суета. Устремления чистого разума — вот единственное, ради чего стоит жить. Так учат его старшие братья, и таков будет его ответ. И пускай грубое несознательное тело требует совсем иного — он все равно справится. Чего бы это ему ни стоило.
— Ты знаешь, как меня зовут? — спросил Карлос, снова усаживаясь на свой тюфяк.
— Брат С'каро.
— Верно. А почему я здесь?
— Ты не захотел подчиниться приказу Безымянного Властителя.
— Которого люди обычно называют… — Карлос сделал небольшую паузу, — Нечистым.
Молодой человек вздрогнул.
— А того человека, что приходил ко мне вчера… вижу-вижу, узнал. Тогда как же ты посмел прийти сюда?
— Не знаю. — Губы С'торна снова плотно сжались.
«Память тела…» — мысленно ответил за него Карлос. Мальчика привела сюда информация о нескольких минутах свободы. Воспоминания, Бог знает каким способом, зафиксированные телом.
— О чем ты думал, когда шел ко мне?
Молчание.
— О чем ты думал?
— Мне было страшно, и… я думал, что… как только войду сюда, все закончится, но когда я открыл дверь… — С'торн запнулся.
— …стало еще хуже, — договорил за него Карлос.
— Д-да.
Карлос задумался. Операция, насколько он мог судить, была сделана С'торну не так давно: если прямо сейчас убрать фальшивку, память мальчика может восстановиться в считанные часы; если же оставить все как есть, через несколько лет сознание будет изуродовано уже до неузнаваемости. Трудно себе представить что-нибудь более отвратительное! И в то же время, узнав правду, С'торн сразу же лишится идеалов, к которым стремился, лишится покровительства — по силам ли ему такое…