Талисман Шлимана
Шрифт:
Поначалу я воспринимал его с юмором, хотя он и не был похож на тех людей, увлеченных то Велесовой книгой, то поисками автора «Слова о полку Игореве» или Атлантиды, работы которых и мне приходилось рецензировать, но чем дальше, тем все более я чувствовал, что он был другой породы, здесь было что-то иное, и это начинало беспокоить меня.
А он вдруг предложил мне еще участие в своем новом издательском проекте.
– У господина N есть последователи даже и сейчас. Смотрите, какая интересная книжная серия, она будет просто притягивать успех. Наш отдел маркетинга просчитал, что тут возможна огромная прибыль.
Прочитав заглавие рекламного проспекта, который
– Извините, я готическими романами и романами ужасов не интересуюсь.
– Вы не поняли. Такие издания будут опираться на реальные исторические факты. Нужно только осветить их и вскрыть заложенный в них смысл.
Одна из тайн истории – а что если есть идущая из древности некая огромная разрушительная сила и эта энергия, эти флюиды разрушения действуют и сознательно, и бессознательно. Сознательно – как проклятие, жрецы, проклинающие Эхнатона и разбивающие его статуи, проклятие Атридов и многое другое. А бессознательно – дорийцы, гунны, готы…
Глаза его сверкнули.
– Эта сила древняя. Вы сами знаете, что в том периоде древней истории, которым вы сейчас занимаетесь, люди еще не придумали имени зла. Дьявола изобрели много позже. – И когда этот странный человек говорил о проклятии зла, меня не покидало ощущение, что он знает, о чем говорит.
Однако историко-культурные обоснования, которые он подвел под свой издательский проект, нельзя было назвать ни примитивными, ни безумными. Не ограничиваясь чисто коммерческими выкладками, он говорил о вещах, от которых мне становилось жутковато. Некое анонимное движение, организация разрушения, флюиды которого, по его мнению, распространялись на всю историю мировых цивилизаций, он обосновывал всем известными фактами. В его странной речи было все: проклятие жрецов и разрушенные шедевры Амарны, Атриды и дорийцы, уничтожившие микенскую культуру, готы и даже гибель археолога Маринатоса от несчастного случая на раскопках на Санторине. (О ней он так странно говорил, как будто сам там присутствовал). Он даже улыбнулся, нет, ухмыльнулся как-то удовлетворенно, от чего в его заурядной внешности мелькнуло что-то будто виденное мною раньше где-то совсем в другом месте. Он упомянул и разрушение церквей в советский период и даже почему-то предложил мне написать роман о дорийцах.
– Вы хотите, чтобы я писал о некой дьявольской силе разрушения?
Он настойчиво повторил:
– Начало этого зла, когда у него еще не было имени, Вам ли не знать, профессор, что дьявол – это позднее изобретение человечества.
Он говорил, а мне представился вдруг сияющий, светлый мир, которого лишилось человечество. Каким бы он мог быть, если бы все эти статуи Праксителя, Фидия, все чудеса света, дворцы, храмы, деревянные церкви встречались бы на каждом шагу, мы бы проходили мимо, и души наши были бы светлее. И я вдруг почувствовал то иное, что меня зовет.
Почему-то этот странный человек был уверен, что я соглашусь сотрудничать с ними, и когда я отказался, он резко изменился, тон его стал развязным, более того, он неожиданно стал мне угрожать. Выслушав его, я заметил:
– У каждого свой путь. Я предпочитаю возделывать свой сад.
– Какой сад?
– Это из Вольтера. Надеюсь, вы понимаете.
– Вы совершаете ошибку. У вас чересчур романтическое отношение к жизни – весьма несовременно.
– Кто знает. В каждом времени есть элемент вечности, когда изучаешь другие эпохи, это особенно чувствуешь. Однако для меня в нашем времени и в сегодняшней ситуации есть свои плюсы. Все кругом откровеннее. Знаете, что больше всего поражает меня в диалоге Платона, о котором мы только что говорили? Место, на которое почему-то не обращают внимание, а мне оно кажется интереснее даже легенды об Атлантиде из того же диалога. Это рассказ египтянина о том, что цивилизации много раз возникали и гибли, не оставляя следов и «как бы немотствуя». Так вот эта немота, именно она меня пугала. И теперь, когда заклятие немоты почти снято, я уже ничего не боюсь.
– А зря, профессор. Вы не очень хорошо понимаете ситуацию. Если раньше запрещали цензоры, редакторы, то теперь есть другие способы. Нам стоит только шевельнуть пальцем…
– Вы что, киллера ко мне подошлете? – спросил я с иронией.
– Возможно, тут хватит и домушника. Разные есть способы. С людьми ведь разное может случиться. Вот и ваш коллега, Афанасий Никитич, да еще в болоте, – я вздрогнул, в последнее время отношения с Афанасием у меня были не очень хорошие, но его внезапная смерть… Кстати, незадолго до этого он говорил что-то странное про какой-то талисман в Градонеже. Знал ли мой собеседник об этом? А он, между тем, закончил, – Ваш отказ – не только финансовая глупость, он опасен.
А сейчас я взглянул на подошедших учеников, услышал их смех, и воспоминание о том разговоре поблекло. Они спросили, не хочу ли я послать их на раскопки в Ирак.
– Придется, Анечка, ограничиться археологическими публикациями. И все же, представьте себе то, что раскопал Вулли: замурованные в могилу царицы прекрасные женщины – в драгоценностях, под звуки арф – выпивают яд.
– Мило.
– Я бы даже сказал круто.
Наступил вечер. Мы разулись, шли босиком, и травы, высокие и влажные, тихо опутывали ноги. Теплый песок мягко щекотал их.
– Хорошая мысль – гулять и разговаривать. Не зря они в Древней Греции такое придумали.
– Греки, ахейцы, минойцы… В идее о связи Атлантиды и минойской цивилизации на Крите что-то есть. Знаете, когда я читал Жака Кусто, мне запала одна фраза: «Я охвачен страстью. Это не костерок из сухотравья, а глубокий интерес к истории, который овладевает и разумом, и сердцем. У меня создается впечатление, что едва изученная минойская культура зовет меня из глубины веков. Мне кажется, меня как магнитом притягивает она».
– Между прочим, один знакомый археолог рассказывал мне, иногда ему кажется, что археологические открытия не случайно происходят в какой-то определенный момент – древние как бы хотят, чтобы их раскопали.
– А у вас нет чувства, что Атлантида, минойская культура так влекут нас, потому что это – «проблема «Титаника». Я как-то слышал, как Чингиз Айтматов говорил: «Главное, чтобы с человечеством не произошло того же, что с «Титаником». А ведь он прав – такая гибель, когда ничего не останется, пугает больше, чем конец света и Страшный суд. Словно предупреждение – зла так много, что мир может погибнуть.
– Цивилизации уже много раз возрождались и гибли, «как бы безмолвствуя». Помнишь – в рассказе египетских жрецов у Платона.
– Да, в безмолвии для потомков. Может быть, это страшнее всего.
Странно, оказывается, мои ученики тоже обратили внимание на то место из диалога «Тимей».
– Но осталась же легенда Саисских жрецов об Атлантиде. И сквозь немоту прошлого что-то доходит.
– Знаешь, по мне минойская цивилизация была красивее, чем описание Атлантиды у Платона, как живой цветок лучше философского софизма. Насколько я помню, оно довольно сухое…