Талисман
Шрифт:
Глава 9
Джек в лабиринте
Примерно трое суток спустя Джек Сойер, нервы которого совсем сдали после недавнего похода через тоннель, сидел в холодной кладовой дискотеки. Его рюкзак был спрятан за грудой винных бочек в дальнем углу комнаты. Через два часа, когда танцы закончатся, Джек убежит отсюда. То, что он думал об этом таким образом — не уйдет, не покинет это место, а именно убежит, —
Мне было шесть. Джону Б. Сойеру было шесть. Джеку было шесть. Шесть…
Эта мысль, казалось бы, совершенно не имеющая смысла, пристала к нему этим вечером и крутилась в голове, не давая покоя. Он предположил, что она явилась откуда-то из глубин подсознания, чтобы показать, как больно сознание и как изранена душа. Он не знал, что эта мысль может означать, — она просто крутилась и крутилась, словно деревянная лошадка на карусели.
Шесть. Мне было шесть. Джеку Сойеру было шесть…
Снова и снова. Опять и опять.
Кладовая имела общую стену с танцевальным залом, и сегодня вечером эта стена гулко вибрировала, словно кожа на барабане. Двадцать минут назад была пятница… Дискотека была битком забита людьми. Большой плакат в левом углу бара гласил: «НАХОЖДЕНИЕ ОДНОВРЕМЕННО БОЛЕЕ 220 ЧЕЛОВЕК ЯВЛЯЕТСЯ НАРУШЕНИЕМ ПРОТИВОПОЖАРНОЙ БЕЗОПАСНОСТИ. ПУНКТ 331». Очевидно, действие пункта 331 временно прекращалось на выходные дни, потому что сейчас не менее трех сотен человек танцевали под музыку кантри-группы, именовавшейся «Дженни Велли Бойз». Это была кошмарная группа, зато они играли на электрогитарах с примочками.
«Вот увидишь, как эти ребята лабают на гитарах», — сказал Смоуки.
— Джек! — услышал он голос Лори.
Лори была женщиной Смоуки. Джек до сих пор не знал ее полного имени. Он едва слышал ее голос за грохотом магнитофона, который включился в работу, пока группа отдыхала. Все пятеро стояли за стойкой бара и пили большими глотками русскую водку.
Лори просунула голову в дверь кладовой. Ее светлые пушистые волосы, убранные назад и поддерживаемые белыми детскими пластмассовыми заколками, блестели и переливались в электрическом свете.
— Джек, если ты быстренько не притащишь эту бочку, я думаю, он тебя накажет.
— Ладно, скажи ему, что я сейчас приду.
Джек покрылся гусиной кожей, и причиной этому была не прохлада кладовой. Со Смоуки Апдайком шутки плохи. Смоуки, который носит самодельные бумажные шапки на своей длинной голове, Смоуки с огромными пластиковыми вставными зубами, с проседью в волосах и с каким-то гробовым спокойствием, Смоуки со страшными коричневыми глазами, Смоуки Апдайк, который до сих пор был в какой-то степени непонятен Джеку — и это пугало его, — явно собрался сделать его своим пленником.
Магнитофон зазвучал тише или, может быть, это рев беснующейся толпы заглушил его. Какой-то ковбой с озера Онтарио рвал глотку в громком пьяном
Место, где едят то, что валяется под ногами…
Даже не отряхнув.
Джек склонился над одной из бочек и протащил ее шага на три. Рот скривился от натуги, пот тек в три ручья, дыхание сперло, спина протестовала. Он остановился, тяжело хватая ртом воздух. Глаза готовы были выскочить из орбит.
Он подкатил тележку, поставил ее около винной бочки. Он собирался слегка приподнять ее и забросить в тележку. Но не тут-то было — огромная емкость весила немногим меньше, чем он сам. Он уронил ее на дно тележки, которое покрывал мягкий коврик, специально на случай таких падений. Теперь надо поправить бочку и не забыть вовремя убрать руки. Не получилось. Бочка притерла его пальцы к борту тележки. Невыносимая боль пронизала Джека с ног до головы, и он забегал по комнате, отчаянно тряся пострадавшей рукой. Потом Джек засунул все пальцы левой руки себе в рот и горько заплакал.
Но было кое-что и похуже, чем придавленные пальцы: Джек услышал шипение газов, выходящих из-под пробки. Если Смоуки вытащит пробку и вино брызнет ему в лицо…
Лучше об этом не думать.
Вчера вечером, в четверг, пытаясь притащить Смоуки такую же бочку, только с пивом, он уронил ее на бок. Пробка вылетела, золотисто-белая пена, шипя, стекала в канализационное отверстие. Джек стоял ошеломленный, покрывшись холодным потом и не обращая внимания на крики Смоуки. Это было не просто пиво. Даже совсем не пиво. Это был эль. Королевский эль!
Тогда Смоуки первый раз побил его — сильный, резкий удар отбросил Джека на одну из шершавых стен кладовой.
— Это твой сегодняшний заработок, — сказал Смоуки. — Чтобы неповадно было сделать так еще раз. Никогда, Джеки.
Больше всего испугало Джека в этих словах: «неповадно было сделать так еще раз, никогда» — то, что они предполагали: ему придется быть здесь очень долгое время.
— Джек, давай быстрее!
— Стараюсь… — Он, отдуваясь, подтащил тележку к двери, нащупал ручку, повернул ее и ногой толкнул дверь от себя. Она ударилась о что-то большое, мягкое и упругое. — Извините, — сказал Джек.
— Сейчас я тебя извиню, ослиная задница!
Джек подождал, пока тяжелые шаги удалятся в сторону смежной с кладовой уборной, и снова толкнул дверь.
Стены туалета были выкрашены в ядовито-зеленый цвет. Внутри резко воняло мочой и испражнениями. В каждой из деревянных дверей кабинок зияла по крайней мере одна дыра; стены покрывали неровные надписи, оставленные здесь пьяными придурками, которым больше нечем было заняться. Самая длинная из них, расположенная рядом с рисунком, изображающим чернокожего человека, казалось, излучала всю тупую и беспросветную ярость Оутли. Она гласила: «НЕГРЫ И ЕВРЕИ! ПРОЧЬ ИЗ АМЕРИКИ! УБИРАЙТЕСЬ В ИРАН!»