Талисман
Шрифт:
В комнату вошли подстаршина со стрелком и заняли наше место у пулемета.
— Итак, прощайте и возвращайтесь живыми и невредимыми, — продолжил командир и, подойдя к нам, обнял Березюка, а потом меня и поблагодарил: — Прощайте! Пусть вас Бог хранит! А еще, забыл я, передайте это письмо, пусть отправят его моим. Скажите, что я здоров и все хорошо. Пусть только пришлют то, что прошу.
Мой взгляд остановился на минуту на его лице, и я заметил в уголках его глаз что-то блестящее, скатившееся по лицу и упавшее на пол.
Со звоном пролетела над нами пуля — одна и другая, и
— Это с первого этажа бьет из крайнего окна направо, — сказал Березюк. — Как будем уже на улице, скажите пустить одну ленту туда, это их немного успокоит!
— Хорошо. А вы берите по четыре гранаты каждый и по два револьвера. И берегитесь проводов. Там смерть! Прижимайтесь к стенам и бегите как можно быстрее. Старайтесь, чтобы между вами было хотя бы несколько шагов. Как доберетесь до Марийской площади, вы в безопасности! Там стоит наш пулемет, а по улице Карла Людвига ездит наш панцирный автомобиль. Прощайте, товарищи!
— Слушаемся, пан командир! — сказал Березюк, поклонившись по-военному, и мы начали готовиться к выходу.
Подвесили на пояс три гранаты, четвертую оставляя в руке, забросили на шею два связанных ремешками набитых револьвера, чтобы были наготове под рукой, потому что ружьем в узкой улице, где стреляют изо всех уголков, ничего не сделаешь. Березюк сложил карточку с отчетом, сунул ее в правый карман, говоря мне:
— Видишь, если что, будешь знать, где она!
Его слова смутили меня и, видимо, это смущение отразилось на моем лице, потому что он, взглянув на меня, усмехнулся и бодро сказал:
— Не бойся, ничего не произойдет. Пойдем будто на свидание к девушке!.. Да что там!.. Прогулки хорошо действуют на пищеварение!..
Я всматривался в его блестящие глаза, и их взгляд успокаивал меня.
— Ну что, готов? — отозвался он. — Пойдем.
Быстро вышли мы в коридор и подошли к полураскрытым воротам, выходившим на Коперника. В ней с дулом, обращенным на улицу, стоял заряженный пулемет, а по углам дремали стрелки.
Вскочили, услышав наши шаги, и Березюк успокоил их движением руки.
— Это мы! — сказал. — А вы, ребята, чтобы нам обоим хорошо шлось, пустите одну ленту там вдоль Коперника. Потом отдохните какое-то время, чтобы мы смогли пробежать. Если же будет наступление с этой стороны, тогда забудьте о нас. Всего хорошего!
— Есть! Минуту назад был господин командир и сказал то же самое сделать.
И, выдвинув пулемет, пустили одну ленту вдоль Коперника, а пули с грохотом рассыпались по улице, домам, оконным стеклам и падали, звеня, на камни.
Мы выскочили из ворот и, прижимаясь к стене почтового дома, побежали вперед. Не добежав до угла, где улица Словацкого отделяла нас от дальней дороги и где лежали на земле и свисали над головой сорванные трамвайные провода и целая гуща умышленно обрезанных телефонных проводов, что очень затрудняло переход на другую сторону, услышали мы треск взрывающейся гранаты. Камни, прах, куски проводов, дым, все это столбом взвилось посреди улицы на перекрестке, именно там, куда мы должны были переходить.
— Это из второго окна справа! — крикнул Березюк, прислонившись к углу, скрывающему нас
Но в тот момент мы услышали знакомый треск. Это наш пулемет отозвался, засыпая противоположные дома градом пуль. Прочистил нам дорогу! Видимо, враг на минуту притих, потому что в нашу сторону ничего не падало.
— Сейчас! — крикнул мне Березюк и побежал вперед, огибая провода, шины, побитое стекло и в тот же миг бежал уже по левой стороне Коперника в направлении города, прижимаясь к каменным стенам, каждую минуту поворачиваясь и подзывая меня рукой.
А меня охватил ужас. Подняв почему-то вверх, сам не знаю зачем, правой рукой гранату, я начал идти вперед. Как-то так медленно ступали мои ноги, такими тяжелыми казались они мне, когда я поднимал их, чтобы переступить провода, словно кто-то гири подвесил к ним. Ужас объял меня, и на миг все мое сознание словно отключилось, а глаза наполнились туманом. На секунду, которая казалась мне вечностью, забыл я — где я, куда иду и зачем… Еще секунда — и я услышал сверху свист, и где-то далеко за мной раздался звук. Это взорвалась, наверное, брошенная сверху граната. И в тот же миг я осознал, что стою на середине улицы и всматриваюсь в балкон первого этажа стоящего напротив почты каменного дома, а первой мыслью, появившейся в моем мозгу, был вопрос, стоит ли еще на нем олеандр, чьи поломанные ветви видно было из нашего окна на почте.
Но это был лишь маленький, крохотный момент, потому что я бежал снова и вскоре оказался у Березюка, который, спрятавшись за косяком каких-то ворот, ждал меня.
— Испугался, что ли? — бросил он мне. — Ничего! А теперь дальше.
И снова побежал вперед, как тень на стене, чем ближе к концу улицы, тем быстрее двигаясь. Уже, наверное, были мы напротив пассажа, когда по крышам каменных домов захлопали пули.
— Видимо, выследили нас, но жаль их потраченных усилий, — крикнул мне Березюк, на миг замедлившись.
Еще момент — и перед нами замелькал пулемет наших караульных, а через минуту мы были уже на Театральной, направляясь к главному командованию в Народном доме.
Я шел как во сне. Сердце все еще молотом билось в груди, в ушах я слышал странный шум. Какие-то люди ходили по улице, и чем ближе к Народному дому, тем больше их становилось.
— Вот видишь, — отозвался ко мне Березюк, — хорошо прошли ведь? Зря только испугался! Да чего бояться? Знаешь ведь, что если попадет в тебя пуля — тогда смерть и больше ничего. Ты идешь и знаешь, что тебя ждет и смотришь тому известному тебе в глаза. В чем здесь страх? Но мы уже дома, — сказал он, остановившись перед военным, стоявшим на стойке у входа в Народный дом.
— С отчетом из главной почты командованию, — сказал он военному, загородившему нам в сенях дорогу.
— Можно! — ответил солдат и мы, пройдя темные сени, поднялись по лестнице.
В одном из залов гимназии, которая здесь помещалась, руководила главная команда нашего львовского залога. Коридорами сновали гражданские и военные, входили и выходили из залов, где находилась команда, слонялись ученики и какие-то дамы, военные заносили амуницию и ружья и сбрасывали их в углу в коридоре.