Таллиннский переход
Шрифт:
Никто не успел и вздохнуть, как немцы оказались у ворот Ленинграда. Отрезанный в Смольном от участия в интригах Политбюро в Москве, получая постоянные разносы от Сталина за полное отсутствие какого-либо руководства, за хаос, за катастрофические поражения, за срыв эвакуации и даже за либерализм, Жданов все более погружался в городские дела, становясь, как и наметили «молодые», деятелем областного масштаба. Добивая конкурента, Берия и Маленков забросали Сталина сообщениями о заговорщицкой, сепаратистской деятельности Жданова, не забыв присовокупить, что в Ленинграде на каждый портрет товарища Сталина приходятся три портрета Жданова,
Подобная жизнь в сочетании с непрерывным курением и пристрастием к спиртному сильно состарила сорокашестилетнего Жданова. Некогда красивое лицо отекло и побледнело. Аккуратно постриженные усики стали придавать ему жалкий, болезненный вид. Нездоровая грузность, приступы астмы и удушья говорили о том, что грозный сатрап стоит уже на краю могилы. Но, как ни парадоксально, времени подумать об этом не было. Инстинкт самосохранения заставлял заботиться о сиюминутных делах. И, конечно, в такой обстановке судьба Таллинна и Балтфлота беспокоили Жданова очень мало.
25 августа 1941, 19:00
Дверь ждановского кабинета открылась без стука и неизменного «Разрешите». Жданов испуганно вздрогнул, но, увидев входящего Ворошилова, облегченно откинулся в кресле. Маршал вошел, неся в руках клубок телеграфной ленты.
«Товарищ Сталин, — хриплым голосом сказал он, — разрешил Кузнецову эвакуировать Таллинн».
«Этого нам только и не хватало...» — вырвалось у Жданова.
«Вот и я думаю, — согласился Ворошилов, — Эти «июньские» паникеры, прибыв сюда, только увеличат панику и нездоровые настроения... А матросы... Ты помнишь, Андрей, Кронштадт 1921-го года?»
Ворошилов хорошо помнил тот ужас, который охватил Ленина и всех его сторонников, когда ограбленные крестьяне неожиданно заговорили с ними языком двенадцатидюймовок со стоящих в Кронштадте линкоров. С тех пор вид флотской формы ассоциировался у Ворошилова с ужасом тех дней. Но товарищ Сталин любит флот, и с этим нельзя не считаться, а будь его, Ворошилова, воля...
«Совсем ни к чему, - сказал Жданов.
– Они уйдут, и немцы перебросят все силы к нам...»
«Да какие там силы, — вырвалось у Ворошилова .— Чуть больше одной дивизии там у немцев».
«Я говорил совсем недавно с товарищем Сталиным, — продолжал Жданов.
– Он считал, что Таллинн должен держаться до конца, и ни о какой эвакуации речи быть не может. Он изменил свое мнение, а нас не поставил даже в известность. Зачем нам нужен здесь таллиннский гарнизон, который еще минимум месяц придется приводить в чувство».
«Это опять что-то Шапошников наскулил, а ему — Кузнецов, — высказал догадку Ворошилов. — Его Трибуц засыпал мольбами о своих корабликах...»
И Жданов, и Ворошилов ненавидели Шапошникова лютой ненавистью, главным образом, за то, что въедливый начальник Генерального штаба постоянно вмешивался в их дела, ежедневно докладывая Сталину о совершенно безграмотных действиях их обоих по дислокации войск, по организации командования, управления и связи, по
«Все понятно, - подумал Жданов, но не решился высказать свои догадки вслух. — Сталин любит корабли. Он спокойно может выслушать известие о гибели целой армии, о взятии в плен собственного сына, но устроит истерику, узнав, что какой-то ржавый эсминец подорвался на мине. На этом и сыграл Кузнецов».
«Надо позвонить товарищу Сталину и...» - начал было Ворошилов, но Жданов прервал его:
«Не будем, Клим, по таким пустякам отвлекать товарища Сталина. Когда он сам позвонит, я ему выскажу свои соображения».
Жданов загасил папиросу о пепельницу, подошел к шкафчику, налил себе из графинчика стаканчик водки, залпом выпил его, заел икрой из стоящей там же розеточки и снова закурил, жадно затягиваясь. Хриплое дыхание вырывалось из его горла.
25 августа 1941, 19:40
Звонок «красного» телефона заставил вздрогнуть обоих. Тяжело поднявшись с кресла, Жданов снял трубку. Побледнев, Ворошилов встал тоже.
– «Здравствуйте, товарищ Сталин», - сказал Жданов, тяжело дыша.
– «Что так дышишь тяжело? Заболел?» - поинтересовался Сталин.
– «Нет, товарищ Сталин. Все хорошо, товарищ Сталин...»
– «Хорошего мало, - перебил его диктатор. — Шапошников считает, что немцы у тебя нацелились на Мгу. Ты меры принимаешь? Или опять все просрете?»
В висках у Жданова стали работать паровые молоты. Одной рукой достав из кармана френча таблетку и проглотив ее, он осмелился возразить: «Мы с Климентом Ефремовичем думаем, что немцы вряд ли позволят себе такой широкий охват Ленинграда через Мгу. Это приведет к распылению сил. Они будут идти с Лужского направления по прямой на Пулковские высоты и попадут под огонь линкоров и тяжелых береговых батарей...»
– «Ну, смотри, - зло сказал Сталин.
– Плохо тебе будет, если город сдашь».
– «Понял, товарищ Сталин».
– «Насчет линкоров это ты правильно говоришь, — мягче проговорил Сталин. — Мы тебе из Таллинна падкрыпления пасылаем. Целый флот. Распредели его по всему фронту, и пусть стреляет день и ночь. Не прорваться немцам через огонь флота. Это Таллинн хорошо показал».
– «Да, товарищ Сталин. Спасибо, товарищ Сталин!» - Жданов вытер рукой пот со лба.
– «И, наконец, — продолжал Сталин, — наведите, наконец, в городе порядок. Всех паникеров и прочих расстреливать без суда. Паникеров из Таллинна тоже. Шпионов, вредителей, тех, кто немцев ждет... Понял?»
– «Понял, товарищ Сталин!»
– «Умников всяких, кто слухи распускает...»
– «Понял, товарищ Сталин!»
– «И как у тебя дела с продовольствием?»
– «С учетом госрезерва и запасами крепости на пять лет, товарищ Сталин. Это не считая неприкосновенного запаса округа».
– «Не транжирь. Я к тебе Лаврентия направлю, он тебе все разъяснит и поможет навести порядок».
Хотелось попросить у Сталина, чтобы он вместо Берия прислал в Ленинград толкового командующего, но при Ворошилове не решился. Самолетов тоже надо было бы. А то стянули всю наличную истребительную авиацию под Москву, которую немцы начали бомбить еще с 22 июля, а остальные пусть делают, что хотят. Но тоже не решился...