Тальниковый брод
Шрифт:
— Подорожник… Если эти мальчики чисто городские, то, наверное, ничего удивительного, что трав не знают. У нас в городе тоже такие есть… были.
— Поэтому и рыбу ловить не умеют, — то ли спросил, то ли подытожил Серый и подёрнул плечом. — Лилька, слезай. Кажется, прошло.
— Сиди, Лилька! — велела Лиза. — А тебе, Серый, когда кажется, креститься надо, понял? Боль поверхностная, может, и ушла, но ушибы-то изнутри ещё не вылечились. Сейчас оставишь так, потом всю жизнь будешь мучиться! Не бойся за Лильку. Она на таких ушибах много сил не отдаёт.
Серый промолчал, только голову опустил на подушку, будто подчинился, а у самого глаза чуть не в слезах, отчего он яростно и заморгал, чтоб не пролились… Мама так обычно говорила. Такими словами и с такой интонацией. Лизка иногда заговорит, а он в её словах часто то отцовские словечки, то мамины слышит. И так пусто сразу! Холодно! Так к родителям хочется! В мир, где всё правильно и хорошо было! И было тепло, потому что папа и мама рядом… И становилось так страшно за Лизу и Лильку.
— Серенький, ты что? Больно, да?
Лиза присела перед его кроватью, рядом, в изголовье. Глаза в глаза.
Он сразу перестал кривиться, только скорчил морду лица серьёзную.
— Нет. Я просто думаю.
— Ах вон что… Думай, сколько хочешь, — тут же встала сестра, — но в тальники сегодня ты не пойдёшь. Понял?
— Понял, — проворчал Серый. Решение-то он уже принял. Так что мог врать сестре с чистой совестью. Если такое может быть. Ведь в мозгах застряло одно: а если близкое знакомство с чужими пацанами обернётся пользой для всего их дома? Нет!.. Как бы ни пугалась Лиза, знакомство надо продолжить. Обязательно.
— И всё-таки любопытно… — сказала старшая сестра и покусала губу. — Почему они так близко к сердцу приняли, что Лиля разбирается в травах? Почему так расстроились, решив, что целитель она, хотя ты сказал обо мне?
— Не знаю, — вздохнул Серый. И сам задумался — только о том, как сбежать так, чтобы Лиза не видела и не обижалась на него.
А Лиза посмотрела на него, будто что-то поняла, и погладила его по «бедовой» голове, снова озвучив мамины слова:
— Упрямый ты, Серый. Ой, упрямый…
У Серого мурашки по телу: опять в её словах услышал взрослую маму. А ведь сестра только-только школу закончила! Когда катастрофа пришла, она к очередному выпускному экзамену готовилась. Сама ещё малышня!
А когда сестра вышла, Лилька прошептала:
— Всё, вставай.
Поскольку такое происходило не однажды, встал Серый спокойно, не боясь той боли, от которой мог ходить, только согнувшись дряхлым стариком. В чём — в чём, а в чудных Лилькиных руках он был уверен на все сто.
— Может, сегодня на грядки не пойдёшь? — вздохнула Лилька.
— Пойду, — буркнул он. — Я не инвалид, ясно?
Лиза накормила их подогретым супом, а потом все трое оделись и вышли из дома. Мотыги с собой не брали — спрятанный от дождя под пластиковой плёнкой инструмент дожидался прямо на картофельном поле, расположенном у опушки парка. У подъезда встретились с Егоркой, скучая, сидевшим на спинке скамейки.
— Что — пошли, работнички? — беззаботно спросил он.
— Пойдём с нами? — насмешливо предложил Серый.
— Тётя Маша сказала, что я слишком маленький для работ в поле, — тяжело вздохнул когда-то закадычный дружок. — И вообще, у меня белокровие, мне нельзя заниматься физическим трудом.
— Лиз, его надо поить твоими зельями! — пискнула зловредная Лилька. — Помнишь то, которое жутко горькое? От него белокровие уменьшается.
— Язва малолетняя, — беззлобно скривился Егорка. — Идите-идите! Слава труду!
— Лиза, а почему ты промолчала? — вполголоса спросил Серый, когда они отошли от подъезда. — Почему ты никогда ему ничего не говоришь?
— А есть смысл? — пожала плечами старшая сестра. — Он сейчас под крылышком тёти Маши. Что бы я ни сказала, он всё ей перескажет. По-своему. Лучше ему ничего не говорить. Если тётя Маша считает, что безделье ему на пользу.
«А ты за нас боишься», — закончил Серый. Он уже начинал потихоньку разбираться в местной, домовой, «политике», как раньше это называл папа. И отношения между взрослыми, если честно, немного пугали его. Приходилось ради сестёр поступаться многим чем. Например, он научился помалкивать тогда, когда хотелось высказаться. Очень хорошо помнил, как однажды проходило собрание жильцов, на котором тётя Клава заявила, что их троих надо бы разместить по тем квартирам, которые нуждаются в сильных руках. Типа, не все успевают справляться с домашними делами. Кажется, под нуждающимися она имела в виду себя. Обозлившийся Серый тогда чуть не ляпнул: «Вы что? Озверели?» Лиза тогда встала (сидели в магазине тёти Маши) и бесстрастно сказала:
— Мы участвуем во всех общественных делах. Работаем, когда наш черёд. Помогаем тем, кому это надо. Я научилась делать уколы и делаю их тогда, когда нужно и когда просят. Мы семья. Мне восемнадцатый год. И я достаточно взрослая, чтобы быть хозяйкой в собственной квартире и воспитывать брата и сестрёнку.
Серый про себя ахнул, а потом сидел, застыв, как никогда не застывал. Она сказала это маминым голосом, когда мама злилась, но надо было сдерживаться. И, закончив, Лиза поджала рот так, как поджимал отец, задав не очень приятный вопрос по работе и строго ожидая ответа от собеседника.
И тётя Клава отступила. Как позже сообразил Серый, она хотела, чтобы Лиза стала прислугой — про таких он читал в книжках. А вот с «какого перепугу» вдруг у неё появились такие желание и уверенность, что будет всё так, как хочет именно она, — Серый так и не понял. Но теперь его не надо было просить заниматься уборкой в квартире. Он старательно, пусть и молча, доказывал всем, кто пожелает узнать, что они и в самом деле самостоятельные. И продолжал ахать мысленно, едва только слышал, как Лиза разговаривает с соседями, и мысленно же просить, чтобы старшая сестра говорила таким тоном побольше.