Там-2
Шрифт:
– Ну, что, выспался, подпривык уже к нашей грешной жизни? – Франсуа был явно в отличном настроении.- Собирайся, пора идти на работу! – он беззвучно рассмеялся. Я быстро оделся, ополоснул лицо водой, и мы двинулись в путь. Правда, был он совсем не долгим, и вскоре мы подошли к невысокому деревянному зданию с черепичной, потемневшей от дождей крышей. На витрине масляными красками на картоне неумело были выведены слова: « Ремонтирую обувь». Надпись была настолько старой и раритетной, что напомнила мне афиши из старых газет позапрошлого века. Мы зашли внутрь. Дверь, на удивление, даже не скрипнула. Значит, или ее постоянно смазывали, либо же это заведение пользовалось весьма активным спросом. Помещение внутри было небольшим, метров двадцать. Это была обычная обувная мастерская. В углу горой валялись старые, требующие ремонта башмаки всех размеров и фасонов. У окна стоял видавший виды рабочий стол с тяжелой солдатской табуреткой. На полке – отремонтированная обувка. На стене, на гвоздях и полочках лежал необходимый инструмент и фурнитура.
– Вот, знакомься со своим рабочим местом, - жестом указал Франсуа.
– Так я что, один здесь работать буду? – испуганно спросил я.
– Конечно, один! У нас тут с рабочими местами туговато. Я имею в виду, с востребованными и чистыми. Грязной работы полно, только вот желающих не много. Мы, конечно, вправе не спрашивать согласия жителей, тем более, новеньких. Но, хочется же как-то по-человечески, с пониманием, без нажима. Так что, считай, что тебе повезло. Давид просил определить тебя на какую-нибудь приличную, даже, интеллектуальную работу. Вот я тебе и подыскал. Да ты не сомневайся, работа отличная, можешь общаться с людьми, да и время здесь проходит быстрее!
Франсуа ввел меня в курс моих будущих обязанностей. Работать нужно было с 8 утра до 8 вечера. Обеда, по понятным причинам, не было. Мало того, что обувь несли жители города, каждое утро курьер привозил на стареньком форде целую кучу обуви из райских кущей, т.е., жителей рая. Конечно же, моя мастерская была не одна в городе, и заказы распределялись практически, поровну, но работы от этого было не меньше. Поначалу я сильно переживал за то, что у меня ничего не получится, но опыт и память оказались хорошими помощниками. Помнят руки-то, помнят! Через недельку я уже залихватски стучал молотком и с удовольствием складывал отремонтированную обувь на отдельную полку. Люди приходили и уходили, кто-то благодарил, кто-то ворчал. Но никто не ругался, как это бывает на земле. Все прекрасно понимали, что по пути брани и злобы рая им не видать. Вот и воспитывали в себе терпение и смирение. Кстати, как мне шепнул на ухо Франсуа, мой предшественник выбил-таки себе местечко в раю своим ударным трудом, смирением, терпением и молитвами. Откровенно говоря, это сильно меня ободрило, и я начал работать в два раза быстрее. Проходили дни, ничего не менялось. За окном то шел дождь, то светило солнце. Снега не было никогда и это радовало. Не люблю я зиму! Так что, зимняя обувь и одежда не нужна, огня все равно, нет, да и душа меньше мерзнет. Франсуа периодически наведывался в мою каморку, справлялся, как идут дела, мы некоторое время пытались общаться, но, понимая, что говорить-то, по большому счету, не о чем, он уходил. Я уже стал терять всяческую надежду на улучшение своего положения, потерял счет дням, неделям и месяцам. Меня обуяла зеленющая тоска и хандра. Я плохо спал, настроения общаться с кем – либо, или работать совсем пропало. Выручало одно – общение с Василием, посещение его уютного храма, ставшего мне ближе дома, наши с ним задушевные беседы. С каждым днем я все более ясно понимал, что вся моя прошедшая жизнь, в основном, пустое и бесцельное времяпровождения. Почему мы прозреваем только на том свете, и лишь единицы понимают суть нашего существования на бренной земле? Все поздно, всегда поздно. Грустно.
И именно в это время моего полного опустошения, со мной и случилось то, чего я никогда не забуду.
Однажды, в промозглый черный вечер, когда я пришел домой после очередной встречи с Василием, в мою дверь постучали. Достаточно уверенно и настойчиво. Поскольку, кроме Франсуа меня никто не навещал, а я так и не смог найти себе товарища по несчастью, непредвиденный визит вызвал у меня внутреннее беспокойство. Я открыл дверь (которая, кстати, никогда и не закрывалась на засов или замок) и увидел перед собой Давида. Честно говоря, я ужасно ему обрадовался! Как родственнику, другу, внезапно навестившего старого холостяка скрасить его одиночество.
– Ну, привет, сапожник!- Давид был в отличном расположении духа и протянул мне руку.
– Спасибо, спасибо, - запричитал я, тряся ему руку, - здравствуй, дорогой, спасибо, что зашел, спасибо!
– Ну, как живешь? – Давид огляделся вокруг. – Не богато, но чистенько. Чем порадуешь старого друга?
– А чем тебя порадовать? Живу – не тужу. Хожу в храм к Василию, иногда заходит Франсуа, общаемся понемогу.
– Скучно живешь, дружище! Ни друзей, ни врагов, ни жены, ни любовницы! Тоска!
– Да мне этого и не нужно. Насильно мил не будешь, а из-под палки совсем не хорошо. Лучше уж одному, зато честно, никого не обманывая.
– Это правильно,- одобрительно кивнул Давид и сразу посерьезнел. – Это ты хорошо сказал. А я как раз по этому поводу к тебе и пришел. Извини, раньше не смог – дел полно, народ прибывает и прибывает. То теракты, понимаешь, то крушения всякие. Сам знаешь. Аааа, точно. Не знаешь. Ведь информации то у тебя о земной жизни никакой! Дааа, не порядок. Ну, так вот, держи! – Давид вытащил из-за спины какой-то приборчик. Он был похож на небольшой экран в серебристом чехле. Экран был полукруглым, чехол – видавшим виды и довольно-таки ветхим, с бахромой из потертой серебристой такни.
– Да ты не смотри на его вид, прибор что надо, работает исправно! Вот, освободился от старого хозяина, и я сразу к тебе. А хозяин, кстати, со вчерашнего дня – в раю! Чего и тебе желаю.
Настроение у меня тут же выправилось вместе с осанкой. Я так обрадовался, как будто бы сам уже стою на пороге райских ворот! Ах! И, все-таки, я обязательно туда попаду, честное слово! Все сделаю, а попаду! Ведь там все мои родственники, мать, отец. Я в этом нисколько не сомневаюсь!
– Правильно мыслишь, - перебил меня Давид. – Абсолютно правильно. Но сейчас не об этом. Давай тебе расскажу, что это за хитрый аппарат и как им пользоваться. Значит так, это твоя связь с землей. Да, да! Не удивляйся. Не каждому он выдается. Только за примерное поведение и положительные мысли. Хочешь, наверное, с близкими повстречаться?
У меня даже захватило дух. – Еще бы!
– Так вот, этот прибор позволит тебе это сделать. Как? Теперь слушай внимательно. Конечно же, не каждый день и не тогда, когда ты этого захочешь. Если помнишь, тебе твои мать с отцом снились по ночам? – Я кивнул. Еще бы не помнить. Как сейчас. Только вот, редко очень.
– Вот и я о том же. Конечно, не часто, и, конечно, по ночам. Но это вовсе не означает, что и ты будешь общаться с ними ночью. Это мы живых жалеем, пусть себе отдыхают после работы и тревожим их только очень редко, ненадолго и, самое главное: их нельзя пугать! Им и так не сладко на земле, а тут еще мы тут со своими страшилками, - Давид рассмеялся, но тут же, посерьезнев, начал быстро и четко говорить.
– На этот вот приборчик тебе придет сигнал, когда ты сможешь выйти с ними на связь. Он всегда должен быть при тебе. Когда это будет, и какое время будет длиться – никто тебе не скажет. Этим занимаются совсем другие люди и мне это не ведомо. Знаю одно: когда услышишь тонкий, как писк комара, звук, экран зажжется, и ты видишь одного из своих близких, родственников, а может, и знакомых. Они тебя тоже будут видеть и смогут с тобой даже поговорить. Еще раз повторяю условие: их не пугать, иначе приборчик этот у тебя отберут. Могут, и навсегда. Держи! Да не забывай, что я тебе сказал! – Давид развернулся, махнул на прощанье рукой и вышел. А я остался наедине с этим чудесным прибором и не мог поверить своему счастью. Господи! Спасибо тебе, спасибо! Я так соскучился по своим дочерям, жене! Неужели я смогу снова их увидеть и даже поговорить? Вот это счастье! Получается, как будто бы я в командировке и звоню им домой. Какой-то видеотелефон! Сколько про него говорили, да так и не изобрели. А здесь – пожалуйста, все давно уже работает и даже, судя по ветхому виду, давненько. Спать не хотелось. Я тупо уставился на экран и представлял себе, как это произойдет. Лица родных, их голоса, квартира, обстановка, запахи вкусной еды из кухни, где хозяйничает жена… Ой! Как же захотелось есть! Я же забыл, что вспоминать об этом – значит подвергать себя жуткой пытке голодом! А я уже так привык об этом не думать! Вот досада! Чем бы этот голод перебить? Пойду, пройдусь. Дождь уже кончился, и только лужи поблескивали в тусклом свете уличных фонарей. Я крепко держал прибор в руках, боясь упустить, и шлепал по ночным лужам с глупой улыбкой счастливого идиота.
Шли дни, даже недели, но прибор упорно молчал и не подавал признаков жизни. Я даже потихоньку его тряс, пытался найти какие-нибудь кнопки, прислушивался, и даже разговаривал с ним. Может, Давид перепутал, и дал мне неисправный? Да нет, не может быть. Это ж не земля, тут таких проколов не бывает. Тут не забалуешь! Мигом окажешься в местах, вспоминать о которых просто жутко! Только одни воспоминания о них могут навсегда избавить человека от любой привычки. Хоть от плохой, хоть от хорошей. Я уже начал забывать о приборчике, который постоянно носил с собой в сумке, тщательно обернув холщовкой, дабы ненароком не ударить и не разбить, когда наступил, наконец, один совершенно рядовой день. Все было, как обычно, я сидел за своим рабочим столом, в спецовке и кожаном переднике, стуча потихоньку молотком по истертым каблукам своих вечных клиентов. Вдруг, что-то запищало, и я сначала даже не понял, что это было. Пару секунд я сидел в недоумении и оцепенении, пока, наконец, не понял, что звук исходит из моей сумки, где лежал прибор. Тут мое сердце остановилось и замерло. Я не знал, что делать. Но тут же, взяв себя в руки, стрелой кинулся к прибору, выхватил его из котомки и уставился в темный экран. Прибор продолжал пищать и, наконец, когда я уже потерял всякую надежду на чудо, экран просветлел. Сердце, так и не запустившись, упало в пятки. На экране я увидел свою младшую дочь. Она мирно спала в постели, тихо посапывая. Я не знал, что мне делать и тихонько произнес: - Здравствуй, доченька. От волнения голос у меня был хриплым и чужим. Я саам его не узнал и сам же испугался. Вдруг, дочка открыла глаза и, глядя прямо на меня, спросила: - Папа, почему ты не бритый? Тут я чуть не выронил прибор, автоматически провел ладонью по небритой щеке и прошептал: - Ничего, доченька, ничего, просто забыл побриться. А как у тебя дела, как мама, сестра, как вообще дела?