Там, где дует сирокко
Шрифт:
Женщина нахмурилась ещё сильнее, из-за чего её возраст стал более заметен, кивнула и, повернувшись, двинулась к занавеске, ограждавшей ту часть покоя, где готовились к своей работе остальные. Её раздражение было заметно даже по неестественно ровной спине, и Салах усмехнулся.
Подручную Зарият бесило в нём всё: и рабочая одежда, в которой он пришёл в их заведение, и его речь. Здесь, чаще всего говорили на мушатари – общем языке, который возник на острове после Переселения из смеси говоров Северной Африки с правильным арабским – ближе всего к нему была, пожалуй, речь тунисцев. Салах, конечно, прекрасно знал его, но в такие минуты предпочитал говорить на родном хассания 11 .
11
Хассания – мавританский диалект арабского языка.
Интересно, кого же она ему пришлёт?
Долго ждать не пришлось – из-за занавеси, за которой исчезла первая девушка, вскоре появилась другая. На этот раз слово «девушка» подходило без всяких оговорок – с первого взгляда было видно, что она ещё очень юна, никак не старше двадцати лет. Чернокожая, скорее всего, малийка или нигерийка, и красивая удивительной, почти совершенной красотой. Плавная линия скул, глубокие овалы глаз и точёная шея. Салах никогда не считал себя тонким ценителем женской красоты, но невольно засмотрелся.
Та неторопливо подошла к нему и глубоким, мелодичным голосом проговорила:
– Салам алейкум, Балькис сказал, что ты скучаешь, но никто не должен грустить в весёлом доме Зарият. Я здесь, чтобы развлечь тебя.
Салах сделал ей жест, приглашая сесть рядом, и только ухмыльнулся. Девушка старалась говорить на хассания, но её речь звучала неуверенно, она постоянно путала её с дарижа. Почему, интересно? Она же не может быть марроканкой, не с такой идеально-черной кожей.
– Салам, красавица, – он кивнул, видя, как из-за занавеси показалась ещё одна девушка – не слишком красивая молодая магрибка, тащившая круглую портативную печку и чайник, – я хочу выпить чая и поговорить… пока не пришла ещё ночь. Скажи, какое имя дали тебе при рождении?
Вопрос, как он почти сразу сообразил, был достаточно глупым – большинство девушек тут пользовались ненастоящими именами, но на скульптурном лице чернокожей гурии не дрогнул ни один мускул.
– Меня зовут Джайда, – сказала она.
– А меня – Салах, – ответил Салах и щёлкнул переключателем печки.
Глава третья
Дерьмо. Дерьмо. Дерьмо. Замиль мысленно повторяла это слово на языке, на котором давно не говорила вслух и уже даже не думала. Но сейчас оно выражало её чувства лучше всех прекрасно ей известных арабских непристойностей. Что же она натворила? И как до этого дошло?
Она приподняла чашку с кофе и сделала глоток, едва чувствуя вкус любимого напитка. По кофе пошла рябь, и девушка осознала, что это дрожат её пальцы. Пальцы или всё тело.
Она поставила чашку на стол – та тихо звякнула – и огляделась по сторонам, больше, чтобы собраться с мыслями. Конечно, вокруг ничего не изменилось. То же оформленное в магрибском стиле кафе «Аль Куодс», тот же зал, в котором сидела она в своём синем платье – зал, где ели и пили «старые люди», работяги и… падшие женщины.
Что же она натворила?
Конечно, ей нужны были деньги, больше, чем уже успела накопить. Если она хочет покинуть эту проклятую Аллахом дыру, если хочет вырваться из той липкой, пропахшей лицемерием, похотью и катом трясины, в которой оказалось – то без денег никак. Но не только ради денег она это сделала, нет, не только.
Вечер как вечер – она размялась с другими девочками, которые должны были танцевать, натерла маслом те части тела, которым надлежало блестеть, уложила волосы, чтобы придирчивая Балькис осталась довольна (ох, она и загордилась, когда Зарият сделала её старшей). Всё как всегда, но словно заноза сидела где-то у неё в мозгах, словно некое слово, которое она слышала, отдавалось в закоулках сознания болезненным эхом.
Та встреча, да. Ну, на самом деле, её-то и встречей назвать не получается – Замиль не видела лиц мужчин, а те вообще не подозревали, что она слышала их разговор. И всё же его обрывки засели в памяти. Газават.
Не то чтобы она слышала это слово первый раз за эти годы – оно притча во языцех у многих. Велеречивые имамы, бичующие падение Беззаконных Земель, полусумасшедшие уличные дервиши, бездельники в кофейнях и чайханах… но в этот раз, как ей казалось, всё обстояло по-другому. Так говорило ей чутьё, а Замиль привыкла его слушать.
А вот что чутьё говорило ей по поводу остального, что произошло ночью?
После танцевальной программы она стояла в раздевалке, цедя по глоточку лимонную воду. Рамадия, одна из девочек, курила ментоловую сигарету напротив. Балькис появилась на пороге неожиданно и окинула их недовольным, как всегда, взглядом.
– Замиль, – сказала она, – тебя выбрали. Важный гость.
Словно увидев, что эти слова не произвели ожидаемого впечатления, с нажимом повторила:
– Очень важный.
Сейчас бы сказать, что Замиль что-то почувствовала, что её женское чутьё дало какой-то сигнал, но… нет. Она лишь поняла, что её зовут для какого-то из особо важных гостей, тех, к кому пронырливая Зарият стремилась любым путём подольститься. Такие бывали у них иногда, но особого пиетета Замиль перед ними не испытывала – без одежды они ничуть не отличались от любых других мужчин.
Она и сделала всё как надлежало: приняла душ, смыв танцевальный пот, ещё раз подвела глаза и брови, смазала мазью те части тела, которые не видят солнца – всё привычно, как в любой из вечеров. Заскочив в комнату, открыла ящик с личными вещами и поспешно вытащила сумочку. Сумочку, в которой было то, что иногда нужно мужчинам, от горячащих мазей до… Всё как в любой другой вечер – важный клиент у неё был не впервые.
Она увидела этого мужчину, когда Балькис вывела её к комнатам для лучших гостей, и замерла от нехорошего предчувствия. Тот стоял перед ней покачиваясь, и его губы раздвигала самодовольная усмешка, в уголке рта пузырилась слюна. Замиль знала, как действует кат, но тут явно было что-то серьёзнее – скорее всего, мужчина затянулся кефом, зельем, что им везли из Марокко или Мали. Об этом говорили и его глаза, с трудом фокусировавшиеся на чем-либо и покрасневшие.
Многие мужчины отдавались здесь этой слабости, и на самом деле это мало волновало Замиль. Но в силуэте, в позе её хозяина на этот вечер было что-то очень знакомое. И когда он, не без труда разомкнув губы, заговорил, его голос эхом отдался в голове Замиль.