Там, где горит свет
Шрифт:
На следующее утро брата она с ним не оставила. Но от зонта не отказалась, и Тьен решил, что не так уж у них все плохо.
После смерти мамы с Софи случилось уже много чего. И плохого, и не очень плохого, и, пусть редко, но хорошего. Плохое она старалась тут же забыть, из не очень плохого – сделать нужные выводы и тоже забыть, а хорошее, как могла, берегла.
Знакомство с сестрами Ламиль, ставшими для нее единственными подругами в последние полтора года, относилось к хорошему. Ну и что, что встречались только на катке и то, если погода не подведет? Зато было с кем поговорить о своем, о девчоночьем. Не о модных юбках и не о мальчишках, конечно, - о другом, о чем ни с Люком, ни с сударыней Жанной, а тем паче – с господином Гийомом не поговоришь.
А на днях зашла в лавку одна тетка. Софи ее по имени не знала, но та частенько у них бакалею брала. Так вот, зашла она в этот раз, товар рассматривает, а сама между делом господину Гийому на племянника жалуется: мол, сбежал из дома и у нее теперь прячется, потому как девицу какую-то, шельмец, совратил, обрюхатил, а жениться не хочет. Софи сразу про Тьена с Анной подумала. Ведь ужас, что будет! А потом еще раз подумала и решила: не будет. Появилась у нее мысль, как эту историю по-своему перевернуть. Вот, например, если она сама Анне расскажет, что Виктор этот, якобы кузен ее, из Галора совсем не учиться приехал, а от девушки сбежал, которую он, значит, того. И зуб он не в аварии потерял, а ему его отец или брат той девицы выбил, ну за это самое… Да Анна его после такого и знать не захочет! А Софи как бы и ни при чем будет. Скажет, что сама ни о чем не знала до недавнего, а как узнала, так сразу подружке любимой обо всем доложила, хоть этот соблазнитель коварный ей и родня: пусть ценит, как она о ней печется… Хотя нехорошо выйдет. Тьен он, может, и не образец порядочности, но ответственный вроде как, вряд ли от девицы прятался бы. Тогда можно просто сказать, что у него в Галоре невеста осталась, и он ей письма по два в неделю шлет и фотокарточку ее под подушкой хранит. Или вообще ничего Анне не говорить, а только Тьену сказать, что скажет, если он от подруги не отстанет.
Но так или иначе, решение Софи нашла и немного успокоилась. А потом дожди зачастили, таять все стало – не до катка. Подумала, может, само собой образуется. Не будут они встречаться, и забудется все. А с девочками она все равно свидится. Ами ей давно адрес написала, и Анна загодя на день рождения позвала – в самый первый день весны, Софи помнила, и деньги уже на подарок отложила… Но, если что, история про галорскую девицу в запасе есть!
Ненастье затянулось не на день и не на два. Поговаривали, что теперь до самой весны такое продлится. Значит, каток точно растает, и просто на набережную погулять не пойдешь.
Впрочем, Софи и так было не до гуляний. Промокнув в первый же вечер непогоды, к утру она поняла, что простудилась. Проснулась с заложенным носом, саднящим горлом и тяжелой головой, еле-еле поднялась с матраса, но после горячего чая с медом чуть-чуть взбодрилась и собралась в лавку. Люка взяла с собой, чтобы постоялец еще чему не выучил, и дорогой пожалела не раз: малыш канючил, на ручки просился, и зонт приходилось только над ним держать – снова вымокла.
К вечеру пришла вконец разбитая, а поутру хуже прежнего встала.
Но до выходного кое-как на чаях и растирках продержалась. Только последние два дня снова братишку с Тьеном оставляла: тащить совсем невмоготу было.
– Теперь отлежусь денек, и все пройдет, - сама себе сказала она, рассматривая в зеркало свое бледное лицо с красным носом и темными кругами вокруг помутневших глаз.
Но прежде, хотела с вечера Люка выкупать, самой обмыться и постель сменить. А уж завтра, если полегчает, можно было бы и перестирать все. Она помнила, что Тьен неделю назад приглашал на фильм сходить, но сам он больше не напоминал, и погода противная – из дома выходить лишний раз не хочется. Да и вообще они вроде как поссорились, почти не разговаривали и ужинали снова врозь.
Девочка раскочегарила кухонную плиту, чтобы прогрелось как следует и достала из чулана большой таз. Воды, так получилось, Тьен наносил: первое ведро сама от колонки дотащила, а потом уже он увидел, цыкнул сердито, ведро отобрал, второе схватил и за две ходки бадью наполнил.
– На кухню не ходи, - предупредила его Софи, вспомнив, что дверная защелка из пазов вылетела и запереться не выйдет. – Я Люка искупать хочу, не нужно открывать, чтобы холода не натянуло.
Она и в спальне заранее протопила, чтобы братишка после купания не зяб. Если бы он еще сам купаться хотел! Нет, летом, когда в воде подольше поплескаться можно, и проблем не было, а сейчас, когда по-быстрому надо, и шею мочалкой потереть, и голову намылить, а после смыть как следует – скандалит, просто жуть. Но Софи его все-таки изловила, в таз усадила и ковш воды сразу на голову вылила, чтобы скорее было. А когда ножницы взяла, отросшие волосики подравнять, строго пригрозила, что уши отрежет, если дергаться станет, - тогда уже смирно сидел.
Все равно намаялась с этим купанием, и не скажешь, как: вспотела вся, жар к лицу прилил, даже дышать тяжело стало. Зато Люк после импровизированной баньки, распаренный и разморенный, за пять минут уснул, и сказок не просил.
Сестра посидела с ним немного, перевела дух и, пока вода не остыла, решила ополоснуться после братишки. Правда, только таз с пола на табурет подняла, голова закружилась, но потом, когда косу расплела и опустила волосы в теплую воду, полегчало. Не зря, наверное, в народе говорят, что вода хвори смывает. Но даже если врут, все равно приятно освежить разгоряченную кожу и, приспустив с плеч рубашку, растереть замлевшую шею и обмыть грудь. А была бы росточком с Люка, так целиком в таз влезла бы и из ковшика поливалась. Это он, дурашка, своего счастья не понимает…
Скрипнула дверь, и Софи, резко вскинув голову, в секунду успела подтянуть спереди рубашку и для верности прикрыться руками. Мокрые волосы, рассыпавшиеся по обнаженным плечам, показались ужасно холодными, и кожа тут же покрылась мурашками.
– Я же просила не заходить, - выдавила девочка, глядя на остановившегося в дверях квартиранта.
– Нормально объяснять нужно. – Тьен, как ни в чем не бывало, прошел в кухню и направился к ней. Сердце в пятки ушло, но парень просто обошел, даже не задев, и завозился у плиты. – Ты сказала, что малого покупаешь, а он дрыхнет давно.
Загремела посуда, но Софи не решилась посмотреть, что он делает. Так и стояла, прижав руки к груди, чувствуя, как скользит по голой спине, от шеи и до пояса юбки, чужой медлительный взгляд.
– Не кипешуй, кипятка себе плесну и уйду, - успокоил постоялец. – И воду не сливай. Оставь, сам потом вынесу.
Выходя, он не обернулся, но Софи и того, что было, хватило с лихвой. Наспех обмотав голову полотенцем, а вторым укутав озябшие плечи, она пулей пронеслась по холодному коридору и спряталась у себя в спальне. Впервые за все время, что Тьен жил в их доме, подперла дверь стулом и только тогда, вздрагивая от каждого шороха, сняла влажные вещи, надела ночную рубашку, нырнула под одеяло и сжалась в дрожащий комочек. Ее трясло, как от холода, а внутри полыхал огонь…
К утру жар усилился.
Софи казалось, что она лежит на опаленном солнцем берегу, воздух пышет зноем, а где-то совсем рядом шумит река. И чайки – чаек она слышала отчетливо. А иногда даже видела: они парили высоко в белом (почему – в белом?) небе и порой опускались к ней и бережно касались крыльями лица. И кричали так: «А! А! А!». Если бы у нее был с собой хлеб, она бросила бы им кусочек. Давным-давно они с мамой ходили на мост и кидали чайкам хлеб, те ловили его прямо в воздухе, а Люк смеялся… Хотя как он мог смеяться, если его тогда еще не было? Значит, это она, Софи, смеялась, а мама бросала хлеб с моста. А Люк почему-то заплакал… Наверное, расстроился, что его еще нет…