Там, где нас ждут
Шрифт:
Я узнала его сразу — мой страшный кошмар теперь обратился явью. Рядом с этой нежитью всегда находилась и женщина в черном саване, я почти никогда не видела ее лица, но постоянно слышала едва различимое бормотание на языке мертвых, а могильные четки в ее руках непрерывно щелкали бусинами. Ивок в моей камере появился лишь однажды, важно сообщая самые главные, по его мнению, новости: я беременна, моих детей убьют, а после родов я стану бесконечно оплодотворяться им же, пока опять не забеременею и так снова, и снова по кругу, пока сбрендивший трупачина не наберется сил, чтобы наконец-то оставить меня в покое.
Почти
И каждый божий день я ждала его, моего Каина. Бессчётное количество раз я представляла, как он придет за мной, спасет из страшных когтистых лап этих чудовищ, защитит и меня, и наших маленьких крошек, что уже начинали шевелиться в моем животе. О, эти, сначала легкие, порхания у меня внутри были единственным источником света в моем никчемном, наполненным отчаянием, существовании. Фантазии о его сильных руках, лучезарной улыбке и самых синих глазах на свете — дарили моей, уже почти почившей, надежде стимул держаться и продолжать жить.
На стене, куском от застежки своих туфель, я отмечала количество, проведенных в этих жутких стенах, дней. После четырех месяцев сбилась, беременность давалась мне легко, но с одолевавшим сном бороться было бесполезно. Там, в этих снах, я была рядом с ним — с Каином, я была нужна и дорога ему, там он любил меня. Но были и странные сны — голоса, будто звавшие, обещавшие помочь, сулившие избавление от мук и пленения. Там я верила им, знала, что на них можно положиться, но просыпаясь, опять впадала в отчаяние. И по новой — замкнутый круг ада на репите.
Когда, по моим подсчетом, прошло уже почти пять месяце с момента моего здесь заточения, началась неожиданная паника. Крики женщин вдруг перешли на дикий визг, а потом разом прекратились, как будто кто-то их одним махом вырубил. Стремительные шаги по коридору в мою сторону и меня выдернул из камеры сильно изменившийся упырь. Теперь это не была просто сушеная мумия, а вполне себе оформившееся доходяжное зомби-тело. Он притащил меня в какое-то подобие храма или молельни, где находилась все та же женщина в черном саване, Ивок и три коленопреклонённые, скорченные фигурки в странных одеждах — Верховные — подсказало мне мое сознание.
И вот тогда я поняла, что происходит что-то значимое, а мои догадки подтвердили разговоры между моими захватчиками:
— Они здесь, мой Архонт! — Архонт? Еще один что ли? А так разве бывает?
— Что значит здесь? Как они могли нас обнаружить? Как могли пройти сквозь купол, отвечайте мне! — вопил страшилка.
Они еще долго друг другу тогда что-то кричали, затем зомби-Архонт со всей силы пнул в спину одну из сидящих на полу женщину, приказывая:
— Защищать! — и Верховные тут же в унисон запели заклинание, а мы двинулись в глубь храма.
Озарение — он пришел, мой Кай нашел меня! Радость и глупая надежда затопило сердце до самых краев, улыбка робкая и, такая забытая за это время, тронула мои губы, на глаза навернулись слезы облегчения. Он спасет! Обязательно,
— Дура! Думаешь твой сосунок сможет тягаться с моей мощью? Даже сейчас моя сила стократ превосходит его, а уж когда я получу доступ к моим душам, то и подавно! — жуткий каркающий смех больно резанул по нервам.
А что, если он прав? Что, если Кай не справится? Нет, даже думать об этом было страшно и недопустимо.
— Сеттурион, он захватил власть над Верховными ведьмами. Пора, сделай это сейчас! — истерично прокричала женщина в черном.
Вот тогда-то он и забрал их у меня!
«Внимание. Время приема пищи».
О Космос, ну какая может быть еда, если все чего мне хочется, так это сдохнуть!
Это было невыносимо, от обуявшей меня тогда паники потерять детей, я попыталась вырваться и сбежать. Наверное, скорее всего, уже было поздно делать это, но я должна была хоть попытаться. Я развоплощалась и прыгала, снова и снова, из одной стихии в другую, но чертов старикашка тут же настигал меня. Очередной прыжок, ощутимый удар по голове и голос на задворках ускользающего сознания:
— Призови тень, пусть усмирит эту чертову попрыушку. И оденьте ее, негоже голой шляться.
А дальше темнота, только какие-то неясные образы. И не понятно, то ли сон то был, то ли явь. Я очень спешу, сорванное дыхание рваными хрипами срывается на излете каждого моего шага. Мне бы только успеть, осталось совсем чуть-чуть, я чувствую, мне обязательно помогут, мои братья, сестры, мои товарищи по несчастью. Я знаю где искать, потому что я сама когда-то была там, заточенная, лишенная права на жизнь и перерождение. Острая боль прошивает меня с головы до ног, но я, игнорируя ее, не сбавляя темпа, все бегу и бегу. Если я сейчас сломаюсь и не успею, то все пропало. Не будет будущего, не будет радости. Не будет нас. Еще одна вспышка боли и я надрывно кричу, не в состоянии бороться с этой агонией.
«Внимание. Время приема пищи».
Не стану, хоть сто лет голоси!
И вот, совершенно очевидно, что я просто разменяла одну камеру в сыром прогнившем погребе на другу, крутую и очень современную. Повсюду белый прочный пластик, один стол, один стул, маленький умывальник в углу, на потолке мигает красным глазом камера наблюдения.
Рукой нащупала на кровати тонкое одеяло, стянула на себя, укрылась с головой и так и осталась лежать тут же, на полу, в позе эмбриона, тихо поскуливая от острой сердечной боли.
Не за мной пришел, не спасать. Все вокруг меня обманывали, а теперь я и сама с этим прекрасно справилась. Нечего было тешить себя напрасными надеждами. Не нужна.
Череда унылых, монотонных, наполненных серой тоской и печалью, дней текли сквозь меня, как песок сквозь пальцы. Механический голос все твердил и твердил об времени приема пищи, часах отдыха и прогулке. Последнее было безобразной насмешкой над самим смыслом этого слова. Ведь как можно гулять два раза в день по тридцать минут в пластиковой прозрачной коробке три на три метра с отверстиями по периметру? Зато, теперь я точно знала, что прибываю на Ра-Кратосе, шпили высоток Терраты рябили вдалеке, почти на линии горизонта, будто бы выглядывая из туманной пелены, чтобы посмотреть на жалкую глупую Шаю и тайком посмеяться над ее горестями.