Там где нет жемчужин
Шрифт:
Именно по этой причине, это маленькое озеро уже давно было искажено в сути своего предназначения. Металл уничтожил все живительное и категорически полезное, навсегда изуродовав красоту его тела.
Дабы спастись и продолжить свое бренное существование в этом механически обустроенном мире, озеро самостоятельно научилось вырабатывать в себе жидкость, которая была способна разрушить и переработать этот ржавый металл.
И вот. Суровый скрежет со дрогнул землю. С невероятным скрипом и стоном механизм неба раскрыл свои неумолимые резервуары. С грохотом и лязганьем обрушилась новая партия ржавых гвоздей. Озеро вскрикнуло. На несколько минут образовалась пугающая тишина, после чего пространство наполнилось визгом
Я открыл глаза. Я лежал в прохладной могиле. Я чувствовал, как по спине проходит мелкая дрожь. Свежая сырость земли приятно прикасается к моей спине. Я оглянулся вокруг. Ровные, идеальные срезы земли, отполированные острой лопатой. Корни и корешки аккуратно утрамбованы и спрятаны. Это потрясающая капсула, это новый дом для того, кто уже отправился в свой затяжной полет. Теперь он будет быть здесь. Он будет лежать себе мирно и статически. Он уже не будет опаздывать на работу и меньше всего, его будут донимать глупые звонки со всевозможными неприятностями. Все неприятное уже свершилось. А то, что его ожидает в открытом полете - никому не известно. Это его дом. Это мой гость, который пролежит здесь, а я как гостеприимный администратор, позабочусь о его комфорте...
– Оценил?
– я вновь услышал сиплый голос Павла.
– Это идеально!
– не скрыл восхищения я и поднялся с сырой земли. Я сел, приняв отдаленную позу лотоса.
– Идеально было и в прошлый раз.
– улыбаясь заметил исполин.
– Мастерство оттачивается с годами.
– вздохнул я.
– То, что для нас вчера являлось эталоном красоты, высшей точкой идеального, на завтра может быть свергнуто новыми вершинами. Ведь наши глаза еще не видели лучшего, вот нам и кажется, что настоящее - это нечто лучшее из всего багажа прошлого...Мы живем, а мы в заблуждении, но еще не знаем этого...Наш гость который прибудет завтра, вот он уже точно знает где было лучше: здесь или там...- я протер лицо шершавыми от пыли руками. Я еще раз окинул взглядом могилу, дивясь ее пропорциональности и лаконичности.
– Посмотри - какой хороший дом! Ничего лишнего! Зачем? Тумбочки, столики, полотенца, вазочки, вилочки, краники, шифоньеры - это хлам. Удивительно, что все эти зажравшиеся бизнес-люди не тащат все это с собой...Вот было бы забавно. Представь: двух ярусная могила с видом на океан...- я стал на ноги и прошелся вдоль сырой и прохладной ямы.
– Забавный вы барин.
– просипел исполин и подал мне руку.
– А как ваша дама? Не появлялась?
– Она предпочитает дождь и туман. Редко появляется в снег. И никогда летом...- мы возвышались над всем этим мирным покоем и мне было хорошо. Жара потихоньку спадала. Пряталась в тень вековых деревьев, сползала по крестам куда-то вниз своего собственного небытия. На спине все еще ощущалось прикосновение могилы, руки пахли свежей землей и я был бодр.
– Пойдем. Проверим открытки!
– весело предложил я.
Открытками я называл таблички и ленточки, все послания и пожелания, которые старательно сочиняют родственники и друзья. У меня всегда это вызывало некоторое недоумение. Можно подумать, у покойника день рождения или именины. Я понимаю, что это просто остаточное явление живых людей. Они еще не могут осознать того, что любимого человека не стало, поэтому продолжают упорно слать свои послания, в надежде, что тот их услышит или прочтет эти позолоченные строки. Некоторые делают это совершенно неосознанно, по инерции, на поводу традиций или коллективного синдрома, в таких случаях, они заказывают стандартные "открытки", безликие, бесформенные, лишенные их собственного присутствия.
Еще, меня жутко забавляют венки, которыми заставляют могилу знатного усопшего человека. Помимо "двух ярусной" могилы, его территория начинает походить на ритуальный бутик. Всевозможные венки невероятных размеров припирают могилу так, словно путаны обвившие ноги щедрого заказчика. Они громоздятся вдоль всего тела усопшего и каждый, отливает гламурной лентой на солнце, они такие важные и очаровательные! Иногда, по вечерам, мы
устраиваем с Никитой кастинг между венками: мисс Вселенная, мисс Галактика, мисс Тартар или мисс Елисейские Поля...
Никита - это славный малый. Славный, потому что не разговаривает. Он молчалив, но при этом хорошо слышит. Он весел и щедр на эмоции. Почему он не говорит? Он об этом не говорил. Но Павел, поведал мне его историю. Однако я так и не уверен, является ли эта история правдой, или относится к категории моих собственных фантазий. По словам Павла, Никита с 13 лет, был сложным подростком. Он воспитывался матерью одиночкой, которая по сути своей была слабохарактерная, тихая женщина. Они жили в узкой некомфортабельной малосемеки с категорически маленьким балконом и сидячей ванной. Как-то раз, вернувшись, домой в принципиально нетрезвом состоянии, Никита незаслуженно нагрубил матери, пожелав ей смерти. И быть может по воле воспитательных сил, в течении недели мать 15ти летнего мальчика умерла. С тех пор, этот юноша не проронил ни слова, приняв выражение "язык мой - враг мой" буквально. Павел выдвинул свое предположение, относительно того, что возможно, Никита сделал себе операцию, затянув голосовые связки, дабы наверняка не заговорить. Но все это только догадки.
Дети, вылитые из воска смирно лежали в старом металлическом корыте. Пока крышка плотно прижимала их полированные головы, выжженный свирепым пожаром лес, не слышал ни малейшего искажения звука. Но как только, чья-то случайно забредшая рука небрежно, или быть может с патологической опаской отодвинула тяжелую крышку, неумолимый дикий плач потряс все мертвое вокруг. Искривляя губы, прищуривая глаза и пытаясь укрыться от вездесущего солнца, восковые младенцы тянули пухлые ручки, не желая соприкасаться с убивающим их светом. Их пальцы плавились, воск каплями стекал по локтям, лица вмиг заплыли и совсем скоро вовсе лишили детей глаз. Воск быстро стекал вглубь технической ванны, образуя из детских тел нечто однородное и уродливое. Постепенно крики умолкли, так как те, кто был сверху уже лишились, какой бы то ни было формы, а тех, кто лежал под низом, затопили первые.
Рука, лишившая тел восковых младенцев, в панике совала в их заплывшие ротики старые конфеты, быть может, в надежде, что это их успокоит и развеселит. Так, совсем скоро, железное грубое корыто было наполнено карамелью и воском.
Солнце стояло повсюду, лес продолжал быть черным и безжизненным, а случайная, глупая рука убежала прочь…
– Я давно вас не видел.
– обратился я к женщине, которая сидела склонив голову у могилы. Я знаю ее уже пять лет, но никогда не интересовался к кому, же она приходит. Я знал абсолютно всех, кто лежал в моем доме. Даже тех, кому сам дал имена и жизнь до смерти. Но из-за необъяснимого уважения или своеобразной любви, я никогда не спрашивал у нее, кем является ей тот, кто лежит под горсткой земли. Это был единственный участок неизвестный мне.
– Так тихо. Сегодня очень тихо.
– голос ее был очень мягким. Когда она говорила, это было похоже на шепот. Она всегда была в черном, и только плотный шарф был неизменно оранжевого цвета. Я не видел ее лица, вуаль скрывала его от меня. Но я был уверен, что оно прекрасно так же, как и ее общая статора: утонченная и болезненно хрупкая. Плавные тихие движения и мелкие неуверенные шаги. Она передвигалась крайне осторожно, боясь нарушить покой тумана или незыблемость снега. Иногда мы прогуливались по узким лабиринтам кладбища, но всегда возвращались к той, у которой я оставлял ее одну, в ее заслуженном одиночестве.
– Тихо. Очень тихо...-продолжала она не