Там где нет жемчужин
Шрифт:
– Интересно, то что снится мне - это мир иной или только потуги необузданного сознания, вторичный продукт нейронов мозга?
– рассуждал я лежа у безымянной могилы, прямо на снегу. Рядом работал Павел, он усердно пробивал лед, и даже на расстоянии я чувствовал жар его гигантского тела.
– Сны у вас, барин, не добрые.
– заметил детина размахивая лопатой, как мечем словно рыцарь в доспехах.
– А что у нас доброго? Все и вся вокруг изменилось...Да чего далеко ходить. Вот я, например, добрый?
– Это относительно.
– многозначительно выдохнул Павел. Он на время оторвался от работы. Опершись о корешок лопаты, он принялся рассуждать на тему добра, возможно, эта поза помогала ему в этой нелегкой задаче.
– Быть добрым и не делать зла совершенно разные вещи.
– Павел задымил дешевыми папиросами.
– Доброта, она сродни любви ,барин...А что касается вас - вы никого не любите. Но и не обижаете никого. Но!
– Павел философски поднял палец в морозную высь.
– Может поэтому то вы никого и не обижаете, коль любить некого, то и обижать, стало быть не кого...
– Интересные у тебя мысли.
– улыбнулся я.
– Может ты и прав. Ты прав в начале своего рассказа. Относительность - это единственное в чем можно быть уверенным. Относительность отвергает всякое конкретное по определению...Но, все равно, так интересно: сон это проекция смерти или нет?
– Судя по снам, я бы не хотел, что б так выглядел мир в который я отправлюсь потом.
– честно признался Павел, сплюнул табак и принялся молотить лед.
– Иногда, мне кажется, что сон - это и есть жизнь. Просто другая. Иногда я присутствую в ней, иногда, просто наблюдаю за тем, что происходит. Но наличие моего присутствия уже говорит о том, что я есть. Как воздух. Везде и одновременно во всем...Но тот мир страшит меня. Я рад, что у меня есть возможность проснуться, иначе я бы сошел с ума...- я встал, отряхнул снег с одежды и понял, что нестерпимо замерз. - Я принесу нам чаю...
Стена. Высокая и длинная не знающая ни начала, ни конца, стена рассекала пространство. Она уходила куда-то вверх, туда, где начинались густые желто - глиняные облака. Повсюду было тихо, если не считать странного шелеста, который постоянно даже беспрерывно наполнял воздух. Стена была неопределенного цвета. Одно было ясно точно - это была старая, но добротная монолитная стена, созданная добросовестным зодчим.
Эту стену не возможно было обойти или перелезть через нее, так как, как бы ты ни карабкался, рано или поздно голодные глиняные облака разорвут тебя в клочья и стена так, и останется защищенной и непреступной. Со стороны, она казалась обычной, неприметной стеной, однако, если присмотреться к ней по внимательнее и с более близкого расстояния, то можно было определить в ней некоторую особенность. Все ее стены, вся ее невероятная плоскость была усеяна черными и коричневыми бабочками. Эти удивительные создания не менее удивительным образом были прибиты к стене. Они были еще живы, практически все. Они хлопали отчаянно крыльями пытаясь взлететь. Возможно, им было больно, их хрупкие тельца пронизывали острые неумолимые иглы, а крылья со временем стирались в прах от настойчивого желания взлететь. Этот грозный символ свободы был создан неизвестным конструктором, который увековечил свое хобби вечным монументом собственной славы. Этот странный герб, быть может, символизировал еще и прочность красоты, которая желает быть нетленной, непрерывно стремясь к почету. Однако находиться там было не возможно, монотонное шуршание крыльев постепенно сводило с ума, а внушительные и необъятные размеры препятствия делали невозможным переход в новый уровень. И поэтому приходилось бежать. Бежать без остановки куда-то вдоль стены, в надежде, что где-то образуется просвет и тишина...
Я проснулся. В кабинете было тепло. Горела настольная лампа, хотя за окном было светло. Шел снег и я догадался, что женщина в черном уже пришла. Я опрометчиво накинул теплое зимнее пальто и выбегая на улицу, заметил свое отражение в овальном зеркале: сонные глаза, небритый подбородок и красное пятно от руки, на которой покоился лоб. С освежающим восторгом я протер лицо белым снегом. Кровь зашевелилась, и холод, словно импульсом проводков вернул меня к жизни, я снова был бодр.
– Чудный день.
– обратился я к женщине в черном, которая сидела у все той же неизвестной мне могиле, но в которой я уже знал, был спрятан мужчина.
– Вы видите сны?
– спросила она, убирая снег с таблички. И я как всегда, не осмелился взглянуть на надпись.
– Да и при чем достаточно часто.
– правдиво ответил я.
– И какие они?
– Глубокие и не приятные.
– Вот почему вы просыпаетесь.
– заключила она охватив себя руками за плечи.
– Вам холодно?
– Мне давно холодно. Но это не важно.
– она поднялась и бахрома снега осталась на полах черного пальто. – Если сон вам понравится, вы бы остались в нем навсегда?
– Не знаю. Мне не нравятся мои сны.
– я взял ее под руку и мы пошли по заснеженным проходам кладбища. Я очень любил свой дом зимой: все вокруг такое свежее и аккуратное. Ухоженное и совершенно не заброшенное. Снег уравнивает все, даже кичливые беседки богатых людей, становятся менее крикливыми и заносчивыми.
– Я буду молиться за ваши сны.
– тихо ответила спутница и приостановила шаг.
– Зачем?
– спросил я, но она отняла свою руку.
– Простите, мне нужно еще побыть одной.
– Вас провести?
– предложил я.
– Нет. Я сама. Простите.
– поднялся ветер и мелкий снег закружил в воздухе, образовав между нами белое пространство.
Она ушла в метель, и снег покорно скрыл ее от моего взора надолго...
– Я стал много спать.
– заметил я очнувшись у свежо выкрашенной ограды. Никита стоял рядом со мной и вскрывал черной краской соседние колышки.
– Я так много сплю, что иногда мне становится страшно - вдруг я не проснусь когда ни - будь, и останусь там, где мрачно и темно...- Я стряхнул с себя мокрый снег. Последние дни было потепление, и снег из хрустящего превращался постепенно в коричневую жижу. Этим, снег портил весь внешний вид кладбища, из светлого аккуратного места, он превращал все вокруг себя в противную однородную уродливую картину неряшливого
художника импрессиониста.
– Почему я так много сплю? Неужели мне не хватает ночи, зачем мне спать днем? Странно как-то...А даму в черном ты давно видел?
– Никита кивнул головой, продолжая свою работу. Он бросил на меня лукавый взгляд, и это было красноречивее и понятнее любых слов, которые он мог бы подобрать. Я махнул рукой и подхватил ведро с краской.
– Я так часто сплю, что уже забываю где и когда я заснул...А когда просыпаюсь, диву даюсь...- я повторял монотонные движения кисточкой и совсем скоро, мы управились с оградами, которые требовали реконструкции.
– Вот сейчас, например - я отлично выспался, но чувствую, что спал бы еще и еще. Мне и
вечности не хватит, что б насытиться сном.
– мы шли с Никитой обратно в мастерские, откуда доносились скрежет и визг инструментов: именно там молчаливые мастера создавали капсулы и крышки для покойников, для моих гостей. – Определенно это все зима действует на меня.
– сам для себя определил я.
– Я как медведь, впадаю в спячку, наверное...Отлично! Я - медведь. Медведь могильщик. Слыхал о таком?
– Никита живо улыбнулся.
– Есть медведь шатун. Есть белый медведь
и медведь гризли. Еще есть бурый и лесной медведь. А я - медведь могильщик...- мне понравился мой новый статус и с этой новостью я прожил до вечера, наверное, пока не заснул...