Там, где пехота не пройдет
Шрифт:
Но адская машина поперхнулась, загадочною русскою душою да в купе с нашей русскою отвагой, о чём всё время как-то намекали, но эйфория разум заслонила.
И вскоре сбой пошёл в фашистских планах, как Гитлер, генералы ни старались. Турнули с-под Москвы их, в Сталинграде, как на Кавказе, - вышло боком тоже, им Сталинград стал камнем преткновения, здесь по уши застряли оккупанты, ни «тпру», ни «но», ни взад и ни вперёд.
В жестокой схватке крепко мы сцепились - тяжёлые бои за каждый холмик, за каждый дом шли не на жизнь, а на смерть. Воители погрязли, как в болоте.
Две Армии советских войск на марше спешили к сталинградцам
У русских всюду шло с опереженьем. Включалась пресловутая смекалка, не ожидая сверху циркуляров, стратегию решали по-мужицки: в борьбе за жизнь себя мы не жалели, для этого все средства хороши!
В тисках врагу сжимая шею хватко, надежду на отходы отрезали. Давили, словно гадину, всё крепче, затягивали петлю всё сильней.
Железный вермахт стал трещать, как тряпка, что с силою могучей разрывают… Фельдмаршал Паулюс, служака и вояка, со всей своей хвалёною ордою, был окружён и деморализован, но не терял надежды на прорыв.
В Германии же бесноватый фюрер, слюною брызгал в злобе и бессилье, собрав свой штаб и бравых генералов, их распекал, они не понимали, в чём их прокол, где сбой в мозгах случился. Машина без изъянов - буксовала, и это невозможно объяснить. Кольцо вокруг стремительно сжималось.
Здесь, в кажущемся хаосе военном, в усталой рукотворной кутерьме, таилась предрешённость пораженья очередным пришельцам оголтелым, что с Запада наведались к нам снова российскую отвагу испытать …
* * *
Промозглым, неуютным был декабрь. И пауза зависла в небе птицей. Неумолимость мести и расплаты витали, словно пар от выдыханья, неясен был пока исход сраженья, но назревало что-то исподволь…
А голод-холод – русский наш союзник, врагу моральный дух точил всё больше. Снарядов нет и мало провианта, что дохлую конину стали есть…
И выпал нам беспрецедентный случай: непобедимости врага развеять мифы. Но нужно было что-нибудь такое - из ряда вон решительное сделать - переломить сложившийся столь хрупкий баланс на Волге к нашей стороне.
* * *
В тылу врага аэродром надёжный у станции Тацинской находился. Оттуда - мост воздушный к Сталинграду налажен был, пока что помогал он держаться окруженцам в обороне.
Ватутиным - командующим фронтом придуман план рискованный, но верный: рассчитан - чуть на русскую отвагу и где-то на российское «авось». Верховному о плане доложил он: «Опору у противника чтоб выбить - отправить нужно рейд в глубокий тыл, в район Тацинской станции, где немцы имеют базу и аэродром. И надо уничтожить эту базу любой ценой, тогда на этом фронте мы сможем обеспечить перевес».
План Сталиным одобрен и из Ставки Ватутиным получен был приказ: «Держать комкору лично под контролем секретной операции исход».
24-й корпус подготовлен - танкисты и стрелковая бригада. С армейских складов срочно доставляли боеприпасы танкам и горючку. К началу выступления «на брата» раздали всем по два боекомплекта, соляры танкам тож по две заправки, пехоте и танкистам на дорожку - пять сутодач 1 харчишек в дальний путь.
Назначен генерал-майор Баданов возглавить этот рейд беспрецедентный. Доверие имел у подчинённых, авторитет немалый заслужив. В Гражданскую познал богатый опыт, сражаясь в Красной Армии, усвоил Баданов по Суворову науку –
1
сутодача – суточная норма продуктов.
Стал ключиком условным рейд опасный в боях за осаждённый Сталинград! Все знали, это пахло авантюрой, но дерзость - главный козырь на войне. Потерями немалыми грозило такое предприятие для нас. Но кто считал заранее потери? Товарищ Сталин точно не считал, - момент назрел, какие здесь сомненья: иль грудь в крестах, иль голова в кустах…
Судьбой даётся шанс такой не часто, благоволит победа тем, кто смел, успешен, успех же операции возможен, когда желанья дружат с головою. Мы на своей земле и, надо, братцы, сражаться не жалея живота - с земли родной нельзя нам отступать!
Рождественский «подарок»
Войне сентиментальность не чужда. Совпало так, католикам настало встречать на фронте праздник Рождества, под Новый год у них он наступает, как чудо свыше, что дарует Бог. И тут германским доблестным воякам, как ни сказать тост за свою победу, ни выпить шнапс за фюрера всем стоя, за тех, кто ждёт в любимом Фатерлянде? За ненаглядных фрау, малых деток, хранимых в фотокарточках под сердцем - щекастых, белобрысых и желанных, что ждут своих Адольфов, Куртов, Гансов, когда они с блицкрига к ним вернутся, - обнимут мутер-фатер, кляйне-майне…
В тоске по временам, что были прежде, за кружкой пива, за весёлым Рейнским, за пенистым шампанским с пузырьками, в Баварии иль в Пруссии немецкой, иль может где-то в Баден-Вюртенберге… ах как встречали Рождество они, под песенки и дружное застолье, в раскачку и под бравое «ха-ха».
Воякам мир казался здесь уютным под Рождество, ничто не омрачало в глухом тылу попраздновать беспечно. Им нынче приказали бить Советы, за всех подумал фюрер и - припёрлись, стоят на наших землях - так им надо. Встречать что ль больше негде Рождество? А отоспавшись, встанут по утрянке, продолжат развлеченье людоедов: вновь убивать детей и слабых женщин, славянских непокорных стариканов, с жестокой педантичностью вандалов, чтоб насадить немецкий «Ordnung» 2 свой…
2
порядок (немецк.)
И невдомёк воителям набожным пред праздником смирения и веры, что нашим детям подло причинили они своим вторженьем столько зла…
Но в эти дни фашистов ждал «подарок», от Дедушки от русского Мороза, сюрприз был подготовлен им отменный: из пороха был «сахарный» гостинец, «конфеток-леденцов» на всех с запасом из крупного и мелкого свинца, сигар-снарядов, чтоб «курили» вдоволь, с доставкою на танках на места.
И шнапс им стался горькою отравой… С тачанки Громовержца, лишь заря зарделась, как кровь, на фюзеляжах самолётов, что спали по линеечкам в шеренгах, на головы беспечного фашиста наслал свои он огненные стрелы, как гром, среди зимы метал с небес.