Там, где престол сатаны. Том 2
Шрифт:
– И кто ж это будет? – вкрадчиво осведомился Подметкин. – Вы имя нам назовите.
С глубоким вздохом отвечал Евлогий, что именно митрополиту Кириаку как старейшему по хиротонии и наиболее среди всех уважаемому епископу надлежит быть Патриархом всея Руси. Согласно новому уложению, он примет в свои руки два меча двух властей: духовной и светской, дабы наилучшим образом оградить Россию от новых потрясений, прежде всего – от социальных революций.
– А вот еще вопросик, – вдохновился Подметкин, утирая градом катящий с его лица пот. – Патриарх – это, так сказать, в будущем. А на данный момент времени кто возглавляет подпольный центр?
Евлогий молчал.
– Ну, ну, – пожурил его Подметкин. – Так хорошо работаем,
– Христом Богом! – прохрипел Евлогий. – Не надо! Я скажу…
И Сергей Павлович (вместе с Подметкиным) записывал, думая с отчаянием, скорбью и ужасом: ах, зачем? ну зачем ты это все говорил, владыка? умереть бы, не разомкнув разбитых губ…
Но Кириак шелестел в ответ: не суди, Сережа! не приведи Господь страдать тебе нашими муками, а пострадаешь – поймешь, тогда как Подметкин от всякого слова сиял и, макая ручку в чернильницу, успевал порадовать себя мыслью, что уж после этого дела – а он такой заговор изложит! такую контрреволюцию сплетет! – какими бы они свиньями ни были а рапорт подпишут и если не Москву с Питером то Смоленск Ярославль или Кострому он вместо этой знойной дыры как пить дать непременно получит Маруся оживет и пацанам Сашке с Васькой нормальная там будет школа вместо этого сарая Азия будь она проклята ничего видали мы теперь эту Азию вот он подпольный центр в полном составе старики хитрые а надо будет для кворума для веса для солидности еще мы кого-нибудь к ним пристегнем есть запасец Кириак у них главный Сеня-дурак показал и директивы отравить питьевые источники вызвать эпидемию инфекционных заболеваний подготовить мощные взрывы в промышленных центрах и крупных колхозах связь с фашистами учитывая обстановку у них Гитлер на всех болт положил что хочет то и делает молодец он только не всякое слово в строчку пишется война с ним будет тогда может есть резон здесь окопаться если бы только Маруся ночами так не стонала сердце кровью обливается жалко бабу а Кириак у них пойдет за главного Сеня-дурак подтвердил и Евлогий хорошо его Исмаилка обработал славно до сих пор дрожит теперь пусть этот подтвердит как его там ну да Седых епископ Иустин а куда он денется вон он Исмаилка ему мигнуть он и отца родного живым в землю вколотит с его-то силищей.
– У меня теперь к вам вопросец, – уткнул Подметкин свой карандашик в Иустина, сидевшего с опущенной на грудь седой головой. – К вам, к вам, гражданин Седых! Оглох он, что ли? Глянь-ка, Исмаилка…
Безжалостной рукой схватив епископа за волосы, тот поднял его голову, заглянул в глаза и доложил:
– Она чего-то вроде плохо ведет. Смотрит, а не видит.
– Это все ты, чурка нетесаная! – отчаянно закричал Подметкин и в досаде даже карандашик свой швырнул на пол и потом, отыскивая его, нагибался, кряхтел и еще сильнее обливался потом. – Уф! – утерся он платком. – И что теперь прикажешь делать? Мне его показания – во как!
И ребром ладони он провел по расстегнутому на одну пуговицу воротнику гимнастерки.
– Давай, Исмаилка, сделай с ним что-нибудь… Некогда нам канитель с доктором разводить!
– А я чего… Воды я ей дам, что ли?
Но напрасно лил азиат воду на седовласую главу Иустина, напрасно хлопал его по щекам ладонями с толстыми, короткими, будто обрубленными пальцами и кричал ему в уши, чтобы кончал катать дуру, – епископ молчал, сползал со стула и невидящим взором глядел на зеленеющую за окном чинару.
– Эх, – Исмаилка подхватил Иустина и усадил его ровнее. – Совсем она помирает, что ли?
– Камфору! – хотел было крикнуть Сергей Павлович. – Внутривенно! И нашатырь!
Сухой горячей рукой Кириак закрыл ему рот.
– Гефсиманию помнишь?
– Помню, – поспешно отвечал Сергей Павлович, с гнетущим чувством собственного бессилия наблюдая, как белеет и без того бледное лицо Иустина и как все ярче проступают на нем кровоподтеки, синяки и ссадины – следы палаческого усердия исполнительного Исмаилки.
– Не Моя воля, но Твоя да будет… Помнишь?
Доктор Боголюбов кивнул.
– А помнишь, что сказано: или думаешь, что Я не могу теперь умолить Отца Моего, и Он представит Мне более, нежели двенадцать легионов Ангелов? Как же сбудутся Писания, что так должно быть? Помнишь?
– Да, – сказал Сергей Павлович с внезапной дрожью в голосе. – Я помню.
– Вот и подумай умной головой: разве не спас бы нас Господь от лютой сей муки, ежели не должно было так быть?
«Но зачем?!» – едва не завопил Сергей Павлович, но Кири-ак словно печать поставил ему на губы своей сухой горячей ладонью. Тем временем, вызванный Подметкиным по телефону, явился врач в белом грязном халате поверх гимнастерки и галифе, в растоптанных тапочках на босу ногу, отвел Иустину нижние веки, пощупал пульс и сунул ему под нос ватку с нашатырем. Епископ дернулся и застонал.
– Говорить стала, – обрадовался Исмаилка. – И глаз туда-сюда пошел!
– Ты ему чайку с сахаром дай, – сквозь глубокую зевоту едва вымолвил врач. – Жара проклятущая. Целый бы день спал. И работай. Он сколько тебе надо, столько и протянет.
Подметкин засуетился. Чайку. Мигом. Сахара два куска. Нет, три. Ложечкой. Он размешал сахар и протянул стакан азиату:
– Накось. Аккуратненько, зря не лей!
С мучительным стоном Иустин приоткрыл рот и попытался сделать глоток. Но то ли Исмаилка хотел побыстрее влить ему стакан, то ли глотать епископу было трудно – чай пролился мимо и потек по бороде.
– Ты зачем так?! – рассердился Исмаилка. – Сладкая, вкусная, а ты чего?!
Подметкина осенило.
– Ты вот ему как давай, – он извлек из ящика стола белую тряпицу. – Намочи – и по капле… Понял?!
И глядя на то, как азиат по капле выдавливает из тряпицы чай в полуотверстый рот епископа, Кириак медленно перекрестился.
– Перекусить не желаете? – как радушный хозяин, пригласил Сергея Павловича капитан Чеснов. – В вашу честь в буфете сосиски. Народ ликует.
Доктор Боголюбов яростно затряс головой. Какие, будь они прокляты, сосиски? В знак безмерного удивления молодой человек поднял брови. Как прикажете истолковать отказ от вкусной, здоровой и редкой в наше время пищи? Что это? Солидарность с жертвами беззакония? Смирение плоти ради достижения духовного совершенства? Добровольно возложенные на себя вериги постного воздержания? Благодетельный пример отцов-пустынников вкупе с непорочными женами, показали бы хоть раз одну такую?
– Кусок в горло не лезет, – кратко объяснил Сергей Павлович отвращение к сосискам, на что капитан сокрушенно и молча развел руками.
– Скажите-ка теперь, гражданин Седых… Вы утверждали, что христианство и марксизм в Советском Союзе будут вести между собой ожесточенную борьбу… Вот изъятое нами ваше письмо, где вы излагаете эту и другие подобные мысли. Вы в самом деле так считаете?
Вместо ответа Иустин утвердительно прикрыл глаза, затем открыл их и, собравшись с силами, шепнул:
– Мое глубокое убеждение.
– И эта борьба, – будто порох, вспыхнул Подметкин, – намечалась вами в рамках вашей подпольной церковной контрреволюционной организации?
Разбитый рот епископа дрогнул в усмешке. Он кивнул. Намечалась. Так-так-так – победно простучал карандашик. Следствию все более или менее ясно. Но есть еще вопросик. Вы – и карандашик, минуя Исмаилку, поочередно указал на Кириа-ка, Иустина и Евлогия – встали на путь борьбы с Советской властью, для чего создали в стране, в городах, на предприятиях и в крупных колхозах разветвленную подпольную сеть фанатично настроенных церковников. Налицо заговор с целью свержения законно существующего государственного строя.