Там, где сердце
Шрифт:
У меня нет сил жить без Олли.
Я не знаю, как это делать.
Знаю, что вести себя так ненормально. Я застряла на одном месте. А не двигаясь дальше, я не смогу исцелиться. Я до сих пор скорблю, но не могу перестать. Не могу остановиться. Без него я не могу дышать. Он ушел, и я стала бездыханной.
Поэтому я здесь — в Ардмор, Оклахома.
Одна.
Это единственное, что мне по силам.
Ну, по крайней мере, у меня есть Пеп.
Скитаюсь между улиц городских…
Тринидад, Калифорния
— Простите, но я не могу дать вам такую информацию, — голос на другом конце линии тихий, но твердый, и звонок заканчивается щелчком.
— Боже мой! — я бросаю телефон через комнату, и он приземляется на кровать.
Я так старался узнать, чье сердце у меня в груди. Не знаю почему, но я должен знать.
Я должен знать.
И никто мне не скажет.
Так что, хоть я и ненавижу это делать, придется позвонить одному человеку. Поэтому я звоню ему.
— Алло?
— Привет, Ларри.
— Лахлан. Чем обязан?
Это Ларри Картер, семейный адвокат и хорошо оплачиваемый бульдог моей мамочки.
— Мне нужна услуга, Ларри.
— Ну, не могу ничего обещать. Скажи, что тебе нужно, и я посмотрю, что могу сделать. Естественно, согласно стандартному тарифу.
— Такая хрень... — я мнусь, вздыхая. — Мне нужно знать, кто мой донор.
— Я... что? — впервые слышу, как Ларри теряет дар речи. В качестве адвоката нескольких ультрасостоятельных клиентов он работал с кучей разных дел.
— Сердце. Мне нужно знать, кто донор. Никто мне не говорит, и если кто-то и сможет получить информацию, то только ты.
— Посмотрим, что можно сделать. Такую информацию будет трудно получить. Я перезвоню.
— Благодарю.
— Конечно, — следует пауза. — Как ты?..
— Я в порядке, Ларри. Просто выясни, кто донор, ладно?
— Да, сэр. Не думаю, что это займет много времени.
— Хорошо, — я вешаю трубку и выхожу на палубу.
Делаю глоток «Перье». Теперь я пью только «Перье». Весь «Лагавулин» под бдительным оком моей матери был передан Грегору. Она сама обыскала дом и убедилась, что я действительно все отдал. Не знаю, что и думать, ведь я никогда не считал себя алкоголиком. Я не пил каждый день, а напивался и того реже.
Ладно... может, это и ложь.
Я много пил, и теперь, теперь это понимаю.
Почти каждый день.
Начинал уже с утра.
Иногда до отключки.
Я не видел причин бросать, понимаете? Я все равно собирался умереть, так какая разница: печеночная или сердечная недостаточность? Что-то должно было отказать первым, и это оказалось мое сердце. Так что я пил, пока мог.
Но теперь, когда это важно, теперь, когда я осознаю необходимость трезвого образа жизни, мне действительно, черт возьми, трудно бросить. Я хочу выпить каждую чертову минуту каждого проклятого дня. Я не курю и никогда не курил. А сейчас и не пью, потому что нельзя. Может, я смогу справиться с этой тягой. Наверное. Но что, если не смогу? Что, если я настоящий чертов алкаш, которому нужно бухать до отключки? Тогда что дальше? Если я все же алкоголик, это дерьмово.
Нет, не иметь будущего — вот, что дерьмово.
Я вообще ничего не делаю. И не умею ничего, кроме как ходить под парусом, пить и трахаться. Но проблема в том, что если я собираюсь сосредоточиться на первом, пора завязывать со вторым. И сейчас, как ни странно это понимать, мне совсем не до третьего.
Конечно, мне одиноко. Я никогда раньше не был один, не знаю, каково это. Но вот я один, весь день, каждый день.
Я много бегаю. Несколько километров по пляжу и обратно. Купаюсь в холодной воде. Прочитал за это время много книг — в основном классиков. Пока учился в колледже, толком и не читал.
У меня нет таланта.
Нет бизнеса.
Навыков.
У меня нет... ничего стоящего.
Я — никто.
Сука ты, Астрид, вложила мне в голову эту гребаную мысль. «Ты ошибаешься в одном, Лок: единственная настоящая мера человека — это то, как он поступает со своей жизнью».
Теперь я не могу забыть эту херню, не могу перестать осознавать— снова и снова, снова и снова — что это правда. И она гложет меня изнутри.
Что я делал со своей жизнью? Да ни хера…
Чего я стою? Да ни хера.
В смысле, финансово я много чего стою. Мама вернула акции, которые я продал несколько лет назад, и недавно передарила их мне. Так что теперь я снова стою кучу денег.
Супер круто.
Но... что мне с этим делать?
Забавно, как устроена жизнь. Живешь так, словно умираешь — я и умирал — и наслаждаешься каждым моментом, зная, что все закончится слишком рано. Но теперь, когда у меня есть будущее, я ненавижу себя, ненавижу каждый момент своей жизни. Вот так-то, у меня нулевая самооценка.
Нет цели.
Нет плана.
Нет причин, чтобы жить.
Раньше у меня была причина: жить так, словно я умираю, как поется в той старой песне Тима МакГроу.
Сейчас я живой и здоровый, но у меня нет причин жить.
— Лахлан, это Ларри, — на другом конце линии шелестит бумага. — У меня есть информация.
— Офигенно. Говори.
— Донор — человек по имени Оливер Джеймс. Врач, хирург, работавший в составе «Врачей без границ». Погиб в автокатастрофе. Ему было тридцать шесть. Женат, детей нет. В списке ближайших родственников есть родители, они живут недалеко от тебя. В Книленде или рядом.