Там, где живут ангелы

Янова Екатерина

– Я есть хочу, - говорит вдруг Мила.

– Это замечательно! Правда, с едой у нас напряг. Могу предложить только грибной суп и немного хлеба.

– Давай.

– Да, и посуды здесь тоже нет, - наливаю суп в погнутую железную чашку, которую баба Авдотья нашла в шкафу и отмыла, и такую же немного погнутую ложку.

– А как мы тут вообще оказались?
– спрашивает Мила.

– Это долгая история. Давай об этом поговорим завтра, - не хочу сейчас вспоминать эти кошмары. Сил нет, несколько бессонных ночей дают о себе знать. Мила с аппетитом ест. Как же хочется сейчас накормить ее чем-нибудь действительно вкусным.

От тепла и еды Мила тоже начинает зевать.

– Я спать хочу, - говорит она.

– Я тоже не спал

нормально уже не помню сколько дней, поэтому валюсь с ног.

Мы укладываемся, Мила прижимается ко мне. Я вдыхаю ее запах. Хочу задать кучу вопросов, но дремота одолевает. Впервые за последние сумасшедшие дни, наполненные черной безысходностью, проваливаюсь в крепкий сон. Моя девочка жива! Она со мной! И теперь все будет хорошо!

Глава 26

Нежный вздох и теплый взгляд останется в памяти горьких слез.

Все вернуть давно пора хотя бы на время снов, этих чистых снов.

За окном мои шаги, а в доме пустом холода,

Ты просто меня позови, я согрею тебя.

Слова песни «Зови меня», исполнитель Александра Гуркова.

Утро. Яркий луч солнца мешает досмотреть прекрасный сон. Мы с Глебом снова на карусели. Летим в небеса, свободные и счастливые, кажется, сейчас коснемся облаков. Но нет. Я просыпаюсь в убогой лачуге, на жестком полу, устланном соломой. Ерунда. Мне тепло и хорошо, потому что обнимает он. Руки Глеба прижимают крепко, не отпускают. Чувствую его дыхание на щеке. Он жив. Слава Богу! Остальное не важно. Потихонечку все же выбираюсь из мужских объятий, сажусь, осматриваюсь кругом. Что это за дом, не понятно. Какая-то лесная изба. Как я оказалась здесь, не знаю. Вообще, после того, как я потеряла сознание там, в квартире Глеба, все очень смутно. Помню темноту, в которой я долго бродила, пытаясь найти выход, маму, точнее ее голос, она прогоняла меня, не хотела видеть. Помню голос Глеба. Он звал меня, но в какую сторону двигаться, не могла понять. Я долго не сдавалась, пыталась найти выход. Но силы покидали, и чернота начала поглощать целиком. Мне казалось я навсегда останусь в этой ледяной темноте. Я чувствовала себя дряхлой старухой, тонущей в черном болоте. Все это длилось по ощущениям вечность, нескончаемым тянущим душу потоком, но в какой-то момент прекратилось. Я ощутила, как силы возвращаются, наполняют, выталкивают на поверхность. Снова стала слышать голоса. Не могла различить голос Глеба, но чувствовала, он рядом. Передо мной как будто была закрытая дверь, и открыть ее не получалось. Я была уверена, что за ней меня ждут. И вот когда я уже отчаялась ее открыть, она вдруг разлетелась вдребезги, в тот момент я очнулась, увидела Глеба. Выглядел он странно, смотрел пораженно. Вообще все кругом было непонятным: люди в черном, свечи, траурные ленты. Отметила я это лишь краем сознания, потому что мне снова стало плохо. Даже хуже, чем раньше. Вернулась слабость, головная боль, затуманенность сознания. Мне было тяжело дышать, все тело болело, радовало только, что это уже не та ледяная пустота. И Глеб рядом. Я чувствовала его тяжелое дыхание. Он куда-то меня нес. И потом был все время близко. И бабушка, я тоже ее чувствовала. Окончательно пришла в себя я на той самой поляне. Это было необычайное ощущение. Меня как будто пронзило током и наполнило новыми силами. Ветер, дождь били по лицу, а я питалась их энергией. Потом все закончилось, и силы остались со мной. Только видела я вокруг все несколько странно. Листва как будто стала ярче, цветы отдавали свечением. И Глеб был слегка светящимся.

Нет. Сейчас все прошло. Сейчас я вижу, как и раньше. Глеб крепко спит, он точно намаялся со мной. Вид у него вчера был очень уставший, да и сегодня тени на лице говорили о том, что он еще не восстановился. Наклоняюсь и целую его в уголок рта. Мужские руки тут же оживают, притягивают меня ближе. Губы размыкаются, приглашая мой язык для более страстного поцелуя. Хорошо! Как же хорошо! Как же я соскучилась! Отдаюсь

приятным ощущениям, чувствую, как жадные руки перемещаются по моему телу, не прикрытому одеждой. Надеюсь, мое платье и белье уже высохли. Хотя, какая разница, сейчас мне точно не до них. Мужские губы перемещаются на шею, ползут вниз, добираясь до груди. Закрываю глаза от нереально приятных ощущений, как вдруг слышу скрип входной двери. Я едва успеваю натянуть плед до подбородка, как в избу входит бабушка. На нас не смотрит. Идет к печи, что-то раскладывает, ворчит себе под нос:

– Хватит тискаться! Совсем совесть потеряли, бесстыжие, - Боже! Как неудобно. Щеки мои заливает плотный румянец. Мне хочется сейчас сквозь землю провалиться. Глеб же выныривает из-под пледа с довольной улыбкой.

– А ты чего без стука вламываешься, баба Авдотья? Ты ж должна понимать, что могла помешать нам?
– возмущается он.

– Вам ночи мало было? Да и вообще. Милка еще не отошла, а ты уже полез к девчонке! Она только с того света вернулась, а тебе уже давай! Все вы мужики одинаковые, только бы свой черенок пристроить побыстрее!

– Любишь ты ворчать, баба Авдотья. Не трогал я твою внучку. Видишь, целая она и невредимая. Да Мила?
– я только киваю, говорить не могу. Мне стыдно.

– Целая она была до того, как в город к тебе побежала! А назад в гробу вернулась. Так что молчи!

– Бабушка, не ругайся!
– все-таки подаю голос я, только не совсем понимаю, о чем она. Причем здесь гроб, неужели то, что я видела, было на самом деле?

– О! Заговорила!
– вскидывается бабушка.
– Десять лет молчала как рыба, и на тебе! Сколько бабка уговаривала, хоть бы хны! А с этим, значит, разговоры интереснее разговаривать?

– Ба, ну не надо!

– Да ну вас!
– машет рукой бабушка.
– Идите, поешьте! Я молока парного принесла. Иди, пигалица рыжая. Тебе теперь есть, спать и отдыхать, а не с мужиком обжиматься! А то опять сляжешь!

– Так, хватит голосить!
– возмущается Глеб.
– Сами разберемся, что делать. Лучше скажи, откуда молоко, кого подоила, старая?

– Козла лесного нашла, и подоила!
– все также резко отвечает бабуля. Потом поясняет, - в деревне я была у племянницы Дуньки! У нее продуктов взяла и молока.

– Очень интересно. И какие новости узнала?

– Тревожные. Деревня до сих пор гудит. Такого нагородили, что жуть. Один алкаш, который ночью громче всех командовал, утверждает, что видел, как мы на метле улетели. Другой говорит, что кошками черными обернулись и сбежали. Хотя большинство все же верят, что сгорели заживо. Дунька тоже сначала перепугалась. Креститься начала. Потом дошло, что я не призрак.

– Понятно. Значит здесь нам все равно опасно. Хоть мы и далеко в лесу, но кто-то из жителей может в гости пожаловать.

– Что, хочешь побыстрее в город сбежать? – снова начинает возмущаться бабушка.
– Надоело лопухом подтираться?

– Надоело! – продолжает спорить Глеб.
– Мы все равно не сможем здесь долго прятаться!

– Я уже говорила тебе про город, хочешь опять внучку угробить?

– Нет. Не хочу! И что ты предлагаешь? Сидеть в этой глуши до скончания веков?

– Не знаю я. Но Миле нужна эта земля. Ее энергия. Хотя бы пару дней в неделю. Иначе плохо будет!

– Пару дней в неделю, уже проще! Значит, будем приезжать. Придумаем что-то. Но сейчас нам нужно назад. И тебе тоже! Здесь опасно!

– Вы идите куда хотите, я никуда не сдвинусь. Не для городской жизни заточена. В скворечнике твоем жить не собираюсь!

– У меня есть скворечник побольше. Хочешь, дом купим.

– Нет. Миле вон предлагай! Мне не надо! Мой дом в пепел обратился. В чужой не пойду!

– Ладно. Не бушуй, баба Авдотья. Решим все. Ты к своей племяннице когда теперь пойдешь? Мне нужно весточку в город передать.

– Утром пойду. Как весточку передавать будешь? Голубем?

– А у твоей племянницы телефон есть?