Там и Здесь. Хранители рубежей
Шрифт:
– Кто вы? Что вам надо?
Бородатый покривил бледное лицо, вместо него в благопристойном жесте сложив ладони, ответил шаман:
– Ты удостоена великой чести лицезреть нашего многоуважаемого смотрителя.
– Я уже догадалась, что это смотритель, - сказала я слишком резко для той, кого держат в плену.
– Но что все это значит?
Взгляд шамана стал немного жалеющим.
– Это значит, - произнес он, вскидывая подбородок, - что ты должна смириться со своей долей и принять её, как подарок судьбы, потому как нет лучшей участи, чем снискать благодать в самом
Сказал он это с таким выражением, что я сразу поняла - в действительно никакой благодатью здесь не пахнет. Во всяком случае, не для меня.
– И что за благодать?
– с опаской поинтересовалась я, косясь на горизонтальные окна и прикидывая, можно ли просунуть туда мое не очень габаритное тело.
Шаман открыл рот, но бородатый перебил его движением бледной ладони.
– Ты слишком много говоришь для женщины, - сообщил он, недовольно хмуря надбровные дуги с бесцветными волосками.
– Не совершили ли мы ошибку, вынув из твоего милого ротика кляп?
– Не знаю, - честно призналась я.
– Но если уж вы меня похитили, могли бы хотя бы сказать - зачем.
Бородатый кивнул.
– Что ж, вполне резонно. Хочешь знать? Так слушай. У моего сына совершеннолетие. В честь этого знаменательного события я, как лучший отец, дарую ему первую женщину в его официальный гарем.
Я охнула. Не знаю, что шокировало меня больше - то, что меня прировняли к козе, которую можно запросто подарить, или то, что у них есть гаремы, да к тому же ещё официальные. Что намекает на существование и неофициальных. И только небу известно, чем ещё промышляют подгородцы.
С шумом сглотнув нервный комок, я спросила:
– Вы в курсе, что это незаконно?
Бородатый хмыкнул и вальяжно махнул рукой.
– В Подгороде свои законы, - сказал он.
– Точнее, их отсутствие, - пробормотала я, но бородатый услышал.
Он проговорил, ухмыльнувшись:
– Законы поверхности слишком испорчены ложью. В них нет чести, нет свободы.
– Я у вас, значит, есть?
– обалдела я.
– Вы же человека похитили! И пихаете его в рабство!
– Верно, - согласился бородатый.
– Но совершенно этого не стесняемся. И даже не скрываем. Похищена ты абсолютно законно и открыто, для благопристойной цели стать первой женщиной моего дорогого сына.
– Вы сейчас серьезно?
– не поверила я ушам, в мои понятия о благопристойности входило немного иное.
– Вы понимаете, что меня будут искать?
– Ни один подгородец не раскроет твоего местонахождения тем, кто пришел с поверхности, - усмехнулся непомерно широким ртом бородатый.
– Мы слишком оберегаем и чтим свои порядки. И ни один пришлый не смеет в них влезать.
– Я обещаю, меня найдут, - разозлилась я и рванулась вперед, но уже привычная лохматая рука удержала меня.
– Найдут! И тогда вам всем...
– Что-то мы разговорились, - прервал меня бородатый и сделал жест чудовищу и гоблину.
– Не люблю, когда женщины много болтают. Не для этого их создал бог. Уведите её. И готовьте к знаменательному событию.
– Вы тут все чокнутые! Слышите!
– заорала я в отчаянной
– Вам это аукнется! Пустите меня! Пусти!
Конечно же меня никто не послушал. Волоком, снова брыкающуюся и ругающуюся, меня вытащили из комнаты и поволокли по коридору. Я вопила и дрыгалась, в надежде, что хоть кто-то внемлет моим мольбам и придет на помощь. Но, как и ожидалось, безрезультатно.
Зато притащили меня хотя бы не в ту крохотную каморку с вонючим матрацем. В этот раз меня втолкнули в заполненную жарким паром комнату. Кожа моментально покрылась мелкими каплями, дышать стало тяжело - никогда не любила духоту. Я запоздало поняла - баня. Или что-то вроде того. Здесь пахнет хвойным маслом и березовыми вениками.
– Эй!
– крикнул гоблин в туман, приложив край ладони козырьком ко лбу.
– Ты там где? Выходи. Девку привели.
В глубине бани закопошилось, послышалось утробное кряхтение, которое меня напугало - кому-то очень большому принадлежит это кряхтение. Через пару секунд из серо-белой дымки пара проступил огромных размеров нос. Огромный. Это значит нос размером с кошку и крепится он к такой же непомерно громадной голове низкорослой бабки, которая выступила следом за носом. На её узких плечах болтается старая, истончившаяся от времени сорочка, сквозь которую проступает обвисшая до самого пупа грудь. Волосы седые, всклоченные, кончики висят тонкими сосульками, а сама бабка как-то недобро лыбится ртом с тремя уцелевшими зубами.
Я только и смогла выдавить:
– Что она такое?
Гоблин мерзенько хихикнул и снизошёл до ответа:
– Наша банщица. Приведет тебя в порядок перед важным событием.
Я попятилась.
– Я не дам ей себя трогать.
И, конечно же, снова спиной натолкнулась на лохматую грудь чудовища. А бабка проговорила гадким голосом:
– Давай-ка её сюды. Хе-хе. Отмоем, отчистим. Будет лучше прежнего.
– Я не пойду...
– начала я, но меня снова толкнули, я не удержалась и полетела прямиком на несуразную бабку.
Хватка у той оказалась совсем не старушечьей, потому что она крепко меня цапнула за плечо и поволокла вглубь парной. Я заорала в ужасе:
– Пусти меня! Образина! Ааа!
– Ничо-ничо, - все с тем же гадким весельем отозвалась бабка, - сейчас одумаешься, очухаешься. После баньки-то оно всегда лучше.
Позади раздался голос гоблина:
– Оставляем её тебе. И чтоб вернула нам её в идеальном состоянии.
– А чего ж не вернуть? Верну конечно. Верну, милай. Чистенькую, гладеньку, - захихикала та.
Послышался звук запираемой двери, и я осталась в бане один на один с этой странной, совершенно жуткой старушенцией непонятного происхождения. Она профессиональным движением швырнула меня на деревянную лавку, какие бывают в банях и приказала повелительным тоном:
– Разоблачайся. Будем тебя омывать.
Мне в одежде стало ужасно жарко. От влажности она намокла и неприятно прилипла к телу. Но мысль, что придется оголяться перед этим существом повергла в такой ужас, что я решительно замотала головой.