Там лилии цветут…
Шрифт:
Еще недавно, в прошлом месяце, она просила Олега оставить ей его рубашку, ношеную, чтобы зарываться в нее носом и вдыхать любимый запах. И он, конечно, отказал. Сказал: «Ты что, шантажировать меня задумала»?
Как она рыдала тогда, от этого жуткого обвинения. Она просто хотела, чтобы он, хотя бы запахом, был всегда с ней! Но он все равно отказал, жадно глядя на ее слезы, наслаждаясь ими.
Она вытиралась и вспоминала, как все началось. Вполне безобидно. Время от времени им произносились легкие, чуть осуждающие
Такие невинные на первый взгляд слова, а на самом деле – требования чувствовать себя иначе, не так, как на самом деле, а так, как ему нравится.
«Не нужно так собой гордиться», «Будь проще», «Чего это ты развеселилась»?
Какая там гордость, с чего он взял?! Просто что-то получилось хорошо и она решила поделиться. А насчет веселья, разве это плохо?
Потом он взялся за ее ощущения. На любой вопрос, что ему не нравился, следовало: «Тебе показалось», «Ты все выворачиваешь наизнанку»!
У Алины и так не было толком подружек, но Олегу и этого было мало. Он постоянно подчеркивал, что она думает и действует не так, как другие, и от этого ее проблемы.
Потом он стал клеймить ее: «Ты безнадежна», «Ты слишком чувствительна»,«У тебя проблемы», «Это ты во всем виновата»! Замечания становились грубее:
– А тебя вообще не спрашивают!
– Да что от тебя можно ждать!?
– Как ты додумалась до такой дури!
– Ты идиотка?
– Тебе ничего нельзя доверить!
– С тобой невозможно иметь дело!
– Тоже мне проблема, вечно накручиваешь!
– Это все чушь, не выдумывай!
– У тебя опять ПМС?
Потом он стал давить на чувство вины. Он отвечал на любую ее попытку что-то прояснить: «Я пытался тебе помочь, если ты это не поняла, я не при чем». На самый робкий намек пожаловаться, следовало: «Ты преувеличиваешь», «Все не так плохо».
А потом он уже прямо указывал, как она должна себя чувствовать: «Ты должна быть рада», «Ты не должна истерить», «Ты должна быть благодарна».
И все это вызывало в ней бурю чувств, которые некуда было выплеснуть.
А что же сейчас!? А сейчас она все поняла про себя, про него, про жизнь. И это откровение не позволит ей больше терпеть унижения. Она улыбнулась своему отражению в запотевшем зеркале!
Из ванной выходить не торопилась. Может, уйдет? Он частенько так делал. Раскладывал ее, где придется, и, пока она мылась, уходил.
Но сегодня не ушел. Возился на кухне, кофе заваривал. Уже полностью одет, на рукаве спортивной куртки – мокрое пятно.
Алина молча села у стола. Он вел себя по-хозяйски в ее кухне. И раньше это ее умиляло.
Ах, как ей нравилось ее нынешнее настроение, решительность. Это была она, настоящая. И это чувство пьянило.
– Что с тобой? – Олег сел за стол, придвинул к себе масленку, по-хозяйски выуженную из холодильника. Взгляд строгий, не допускающий промедления, требующий быстрого ответа. А она сознательно молчала и заговорила только, когда увидела, как у него начинают краснеть уши,
– Со мной ничего.
– От тебя пахнет лесом!
– Видимо это дезодорант.
– Идиотка! Лежишь, как бревно бесчувственное, ты что – этого анекдота не слышала?
Она покачала головой. У нее будто прорезалось зрение. Все стало ярким, отчетливым. Она увидела Олега, будто впервые. Лысеющего, неприятно пахнущего, совершенно чужого человека. «Господи! Семь лет»! Кроме этой, никаких мыслей не возникало.
– Странно было бы ждать от меня чувств, когда я лежу голым задом на мокром холодном полу.
Ей было гадко и смешно, она с трудом сдержалась, чтобы не расхохотаться ему в лицо. Но решила не доводить до взрыва – у Олега полное отсутствие чувства юмора и он терпеть не может, когда другим весело.
«Но ведь это у него нет чувства юмора, у меня-то есть». Эта мысль пришла неожиданно, вызвала широкую улыбку, и она не стала ее сдерживать. И тут же последовал взрыв.
Олег швырнул в мойку кофейную чашку и та раскололась о край металлической раковины на две ровных половинки. Одна упала в мойку, другая – на пол.
Алина вздрогнула, сейчас начнется. Нет, он не кричал, а шипел, брызгая слюной, жуткие для нее вещи. Для Алины – влюбленной по уши, живущей только им. До этого дня. До этого самого момента.
– Ты что это, мерзкая дворняжка!? Места своего не знаешь? Ты что возомнила о себе? Да я только свистну, вся учительская ноги раздвинет!
А ей опять смешно, вся учительская – это и престарелый математик Леонид Анатольевич, и трудовик, он же физрук, прокуренный Василий Васильевич. «Какую чушь он городит. Никто не будет раздвигать ноги перед этим ничтожеством. Разве что постоянно сексуально-голодная химичка Татьяна. А она, Алина, больше не будет. Вот так вот»!
Она опять едва сдержалась, чтоб не расхохотаться. Но его ненависть была неприятна ей, и этот человек – мерзок. Она смотрела на него, не вслушиваясь в грязь, что он изрыгает, и думала только одно: «Как я могла»?
– На педсовете промолчишь, уволю, сука!
«А это выход. Скорей всего, придется уволиться. Я его хорошо узнала за эти семь лет. Жизни он не даст». – Алина сняла полотенце с головы, собираясь сушить волосы.
Когда дверь за Олегом захлопнулась и с косяка посыпалась штукатурка, Алина стала искать мобильник, чтобы отключить.
Знала, что после таких взрывов он обязательно будет звонить ночью, чтобы не давать ей спать, продолжать оскорблять.
Она искала телефон в сумке, на тумбочке в коридоре, на полу, все еще влажном. Неужели потеряла?