Там лилии цветут…
Шрифт:
Мимо Алины и белой собаки летел грязный поток. В нем кружились мусор, листья, дохлые крысы. Цоколь дома и их ниша возвышались над улицей. Отсюда расплывчато, через стену дождя, были видны чисто вымытые ливнем крыши машин, плывущих по окна в воде, редкие, насквозь мокрые, прохожие. Они куда-то пробирались, выше пояса в грязном потоке, ложась на ветер, отворачивали от урагана лица, пытались вытереть залитые дождем глаза.
Белая собака и Алина сидели на сухом островке, куда еле долетали грязные брызги, таращились на стихию расширенными
– Вот, собака, – говорила Алина, – видишь, что творится?
И собака согласно трясла ушами и зевала.
Свистопляска продолжалась не меньше часа, а у Алины не было телефона, позвонить и предупредить, что опаздывает. Вчера она его так и не нашла. Ну, наверное, в школе и так поймут, что опаздывает, и почему, тоже поймут.
Сегодня у нее были заняты все шесть уроков. Но, едва ли ученики прорвались сквозь такой ураган. Она, вот, не смогла! А ведь вышла пораньше. Скорей всего, их тоже не пропустили ураганный ветер, грязные потоки и ливень.
«Лучше б им вообще из дома не выходить». Алина подложила сумку и уселась на нее, крепче прижав собаку. Та положила морду ей на колени. Им было вполне комфортно тут, в этом оазисе, даже не дуло. А скоро и поток остановится, вода в землю уйдет, в пруд сольется.
Ураган отвлек Алину от всего. От страшной находки в пруду, от ее решения покончить с мерзкими отношениями. Ночью спала она отвратительно. Стоило закрыть глаза, как появлялось лицо Гали Грековой с объеденными веками и губами, сине-зеленое, мертвое. Потом всплывало лицо Олега, гневное, брызжущее слюной.
Алина крутилась полночи, вспоминая прекрасные лилии. Она думала и думала. И мысли приводили к жутким выводам. Она вспомнила, что в их школе за последний год пропали… три девочки, одна из них – Галя Грекова. Все три были. Как бы это сказать… С изъянами. «Три девочки! Три лилии! А остальные? Наверное же тоже. Только не из их школы. Это же маньяк, точно, маньяк! Такое нормальный человек не придумает! И не осуществит. Почему же полиция не работает»?
«А потому», сама себе отвечала ночью Алина, переворачивая подушку на холодную сторону, «что ты не пошла в полицию. И другие не пошли. И как полиции работать»?
«Ага, ты еще их пожалей»! – раздражалась она, – «овца тонкорунная»! Из памяти вылезало самое ее постыдное и страшное воспоминание. И в нем полицейские вели себя не лучше насильников.
Грязевой поток иссякал, на тротуаре остались мокрые ветки, листья, собранные в островки, сорванные с балконов тряпки. Лежал одинокий женский босоножек с блестящими ремешками.
Алина выбралась из-под балкона, посмотрела на белую собаку,
– И покормить тебя нечем… Собака скорбно собрала брови домиком над умными карими глазами.
Алина давно собиралась носить с собой разный собачье-кошачий корм, но все откладывала, времени не находила забежать в зоомагазин. А как бы сейчас пригодилось! Бедная собака.
Глава 6
Каждый мечтает о собаке
Алина тщательно обходила грязные кучи, стараясь не слишком промочить ноги. Но это не удавалось.
В учительской сидела совершенно сухая Татьяна Игоревна, как всегда с чаем и сладостями. Ее пышный бюст покоился на столе между локтями. Видимо, пришла до начала урагана, умудрилась.
Пока Алина вытирала лицо и волосы носовым платком, в дверь протиснулся Леонид Анатольевич. С бороды и усов математика текло, белая рубашка, мокрая насквозь, посерела.
Он тут же сел за телефон, сообщить маме, что добрался до школы. Из трубки лилось суровое контральто мамы-бухгалтера. До Алины донеслось – «смени носки». «Это что, математик носит с собой запасную пару носков»? Леонид Анатольевич поспешно вышел, прихватив портфель. «Точно, носит».
Татьяна Игоревна прихлебывала чай и задумчиво смотрела в окно. Алина подошла к подоконнику, шире раздвинула занавески.
Двор школы усыпан сломанными ветками, ярко проступает на темном асфальте надпись «Родители». Она осталась от линейки, что прошла первого сентября. На этом месте кучковались тогда папы-мамы первоклассников, умильно наблюдающие за своими чадами.
Алина отвернулась от окна. Татьяна последнее время какая-то задумчивая. Чего вдруг?
– Ты о чем грустишь, Татьяна? – нараспев произнесла Алина.
Та растерянно улыбнулась,
– Да ну, ни о чем я не грущу. О чем мне грустить, не о чем.
Она трижды открестилась от грусти, что наводило на мысль о том, что не все у нее ладно. «Ты сказал раз – я поверил, ты повторил – я засомневался, ты сказал третий раз и я понял, что ты врешь».
– С кавалером когда знакомить будешь? – Алину совсем не интересовал Танькин кавалер, но надо же проявить интерес к подружайке.
– Он у меня скромный – сказала Татьяна Игоревна с непонятной гримасой, отправляя в рот кусок булки пухлыми пальчиками с розовыми короткими ноготками.
Обычно разбитная и циничная, она последнее время вела себя странно. Может, беременная?
– А ты не беременная? – в лоб спросила Алина. И тут в дверь протиснулся мокрый Василь Василич, впуская в учительскую коридорный сквозняк.
– Кто беременный? – тут же среагировал он.
– Да ну, никто! – почти хором воскликнули Алина и Татьяна. Но поздно, Вась Вась услышал. Теперь разнесет по школе. Только держись!
Их трудовик, он же физрук, отличался стойкостью к спиртному и любовью к сплетням. Он мог пить, не пьянея. И распускать по школе такие сплетни, какие в здравом уме не придумаешь.