Там моя мама живёт
Шрифт:
День отъезда был самым непримечательным, обычным летним днем. Мы все уселись в ГАЗ-69, а вещи были собраны и отправлены контейнером заранее. Погода располагала к тому, чтобы ехать и ехать. Бабушка в своей спокойной и невозмутимой манере перекрестила нас, мы покинули город и устремились вдаль. Степь, или, как её называют казахи, Великая Степь, сразу показала нам, кто тут главный. На жаре у нас начал греться бензонасос. Мы часто останавливались и всячески пытались его остудить. Ехали мы почти круглые сутки, практически без остановок, разве только для того, чтобы немного подремать. Путь предстоял неблизкий, а автомобиль не разгонялся более девяносто километров, так что поездка заняла у нас целую неделю. Мы останавливались на Балхаше, в Караганде и в Павлодаре, в остальном двигались практически без остановок. На участке границы дорогу,
С каким восхитительным чувством спокойствия я гулял по улицам города! Мне до сих пор кажется, что переезжать следует хотя бы раз в жизни. Это были летние месяцы, я быстро нашёл работу и друзей, мы изготавливали брусчатку в каком-то гараже неподалеку от дома. Да, тогда я решил, что не буду бросать свои навыки, и нашёл школу с углублённым изучением английского языка. Заработав на свою школьную одежду и обувь, на портфели и учебные принадлежности для себя и младшего брата, я с чувством выполненного долга пришёл 1 сентября в новую школу. До сих пор вспоминаю слова классного руководителя: «Посмотрите, как стоит новенький на общем фото, он открыт и уверен в себе». Первый же урок английского языка привёл меня в уныние, нет, от вида учебников я был просто в восторге, они были полностью на английском, ни слова по-русски. Расстроило меня то, что учитель объяснял задание на русском, ученики практически отвечали на русском, то есть, добавляя, конечно же, какие-то требуемые для ответа английские слова. Ничего из этого у нас в школе никогда не было, старенькая дунганка говорила с нами только по-английски, мы отвечали по-английски, ни одного русского слова на уроке не звучало.
Потом я понял, почему так произошло. Класс начал переводить текст по цепочке: каждый ученик сначала читал одно предложение по-английски, затем следовал перевод. И вот они наткнулись на какое-то незнакомое слово, никто не может перевести его, я произнес перевод, тот, кто читал предложение, посмотрел на меня. Хорошо, попадается опять какое-то незнакомое слово, я опять его перевожу, учитель уже смотрит на меня не отрываясь. В третий раз попадается какое-то незнакомое им слово, я вижу, что весь класс смотрит на меня, перевожу это слово, и мы идём дальше. В чём фокус, спросите вы? Забира Шлязовна была из тех советских преподавателей, которые понимали, что такое язык. Она заставляла нас записывать все незнакомые слова в толстую тетрадь в клетку, по девяносто шесть листов: слово – транскрипция – перевод. На уроке она поднимала кого-нибудь из класса и спрашивала слова из предыдущих тем, по сути, она могла выбрать любое слово из нашего рукописного словаря. Поэтому, когда в конце урока в Ачинской школе я достал свой словарь, содержащий более трех тысяч слов, сшитый из двух тетрадей по девяносто шесть листов, все обалдели, и вопросов больше не было.
Конечно, я понимаю министерство просвещения, ведь хочется, чтобы в России читали Гёте, Гюго и Шекспира в оригинале, но существующие методы не позволяют этого добиться. Я каждый год пролистываю учебники: все они становятся тоньше и тоньше. Количеству никак не угнаться за качеством. Может быть, стоит отказаться от формального подхода и взяться за дело по-настоящему? Ведь так мы не то что английский не выучим, мы русский язык забудем. Напомню уважаемому читателю, что я учил со второго класса сразу два языка – английский и казахский, оба сдал на отлично и мне не стыдно за свои знания. Другое дело, если бы в школе, в которой я учил казахский, был применён тот же метод изучения языка со словарём, тогда я бы мог с интересом смотреть казахстанские телеканалы, с удовольствием слушать казахские айтысы и с восхищением читать Абая Кунанбаева. Не могу пройти мимо блестящего стихотворения Расула Гамзатова «Родной язык», приведу всего лишь два четверостишия; каждый раз, когда перечитываю его целиком, вспоминаю преемника Гамзата из Цада.
Я за него всегда душой болею,Пусть говорят, что беден мой язык,Пусть не звучит с трибуны ассамблеи,Но, мне родной, он для меня велик.На этот счёт приведу одно наблюдение из жизни. Стою в аэропорту имени А. С. Пушкина, заряжаю телефон. Подходит к терминалу семейная пара: русская девушка и её муж, молодой китаец в очках. Она очень быстро и осмысленно объясняет что-то на его родном языке, показывая на экран смартфона. Может быть, великой русской нации пора принять тот факт, что бороться за людей нужно любовью и пониманием?
Повторю одну очень понравившуюся мне мысль известного человека: русская национальная идея – страна для счастья. Пора нам уже это запомнить и начать звать в Россию людей из всех стран мира. Великая немецкая нация уже осознала тот простой факт, что люди – это новая нефть. Совсем недавно в Германии предложили сделать английский вторым официальным языком. Мы не можем отстать и ничего не делать в этом направлении. Посмотрите на Японию с её моноязычным населением – если мы ничего не предпримем, нас ждёт такое же старение населения, ситуация «один работающий на одного неработающего», с дальнейшим усугублением.
Возвращаясь к своему повествованию, хочется рассказать о том, как мы получали гражданство и паспорта в 2001–2002 годах в Российской Федерации. Мы не возвращались как соотечественники, у нас был статус вынужденных переселенцев, хотя, конечно же, он нам ничего не дал. Очередь на жильё в качестве многодетной семьи выглядела более реальной, хотя и она нам тоже ничего не дала. Последний мой эмоциональный всплеск от унижения случился тогда, когда мама принесла коробку гуманитарной помощи. Я просил, я умолял её вернуть этим органам подачку обратно – так мне было обидно за огромную Россию, за её крайнюю несправедливость по отношению к матери с тремя детьми.
Паспорта в итоге мы получили, не произнося никакой клятвы верности флагу и гимну страны. Просто расписавшись в красной книжице с фотографией и множеством пустых страниц для прописки. Объясните мне, пожалуйста, зачем государству институт регистрации граждан, который не работает? Множество людей трудятся вахтовым методом десятилетиями, живут совсем не там, где прописаны. Подавляющее большинство россиян не имеет загранпаспорта, они не выезжали не то что за пределы страны, за границу своего региона, и, скорее всего, до конца своей жизни никуда не поедут.
В 2005 году, после долгого и упорного съёма жилья в аренду, мы решили строиться. Был найден и куплен участок с останками сгоревшего дома, взяты кредитные средства, закуплены стройматериалы и нанят прораб, понимающий, как ставится сруб. Часть лета мы прожили в вагончике, на участке, где постепенно вырастало новое строение, затем мы проводили время уже под крышей, с конопатками в руках. Поначалу не было перегородок, туалет находился на улице, помещение отапливалось плохо, потому что у печи имелась только прямая труба на улицу и большая часть тепла выходила попусту. Путем долгого исправления ситуации методом проб и ошибок появились все удобства, стало гораздо теплее и уютнее. В 2007 году нас сняли со всех очередей на жильё, аргументация была простая и ясная: вы все прописаны и проживаете в доме, который является вашей собственностью.
Никогда ничего не просил у государства, не собираюсь делать этого и впредь – пусть лучше у меня рука отсохнет и отвалится, чем я протяну её за кислым исполкомовским рублём. Если бы мы когда-нибудь надеялись на то, что нам достанется что-то от него, от государства, мы бы никогда ничего не заработали сами. И в данный момент, читая на сайте Государственной Думы закон о защите русского языка от чрезмерных иностранных заимствований, я не прошу у законодателей ничего и ни к кому из них не обращаюсь. Мне хочется быть услышанным и понятым людьми, говорящими и думающими по-русски. Приведу только финальные строчки стихотворения «Предгневье» поэта Игоря Северянина: