Там моя мама живёт
Шрифт:
Родиться русским – слишком мало:
Им надо быть, им надо стать!
Кто же был тот первый русский, с которым я познакомился, приехав в Россию? Этого замечательного парня зовут Алёша, для меня он стал солью земли русской, её защитой и опорой в самое трудное для страны время. Но об этом немного позднее, а пока начну с того, что он жил с матерью в двухкомнатной квартире на пятом этаже хрущевки. Как водится, жили они очень бедно, он ходил в училище неподалеку, где готовили поваров. Я не зря употребил глагол «ходил» вместо «учился», потому что Алёша, конечно же, ничему не учился, он в училище просто ходил. Причём не всегда исправно, а в последний раз, когда надо было сходить на экзамены для получения аттестата средней школы, он туда так и не явился. Дело было очень простое, я даже пришёл ему напомнить, что настал час икс, что его судьба решается прямо сейчас и жизненно необходимо встать с кровати
Когда мы видим в американской культуре феномен супермена как понимание возможности изменений и уверенность в собственных силах, нам это нравится. Американцы тем и отличаются от всех европейцев, русских в том числе, что создают этот образ «YES, WE CAN». Если у американца что-то не получилось, то он вам доступно объяснит, что он либо не очень старался, а значит, и не очень хотел это сделать по-настоящему, либо просто не совершил нужное количество попыток. Именно осознание, убежденность в том, что он может добиться всего, чего только захочет, несмотря на любые внешние обстоятельства, искренняя уверенность в собственных силах – все это делает американца американцем. Русская же приобретённая беспомощность, которая делает ставку только на чудо, настолько фатальна и безысходна, что превращает всех героев наших сказок в ужасных антагонистов супермена. За что Емеле и Ивану-дураку достаются все призы этого мира? Да ни за что, просто так, это же сказка.
Когда мы не приступаем к делу один раз, не делаем попытки начать во второй раз, а потом и в третий раз, к нам приходит подленькая мысль: а может, это и не нужно совсем? Хорошо, а что тогда нужно, зачем мы пришли на эту землю? Почему мы не идём в мир с идеей, что возможно всё что угодно, необходимы только вера в себя, труд и упорство? Наши воспитатели не могут не воспитывать в нас беспомощность? Ну тогда надо задать себе вопрос: а кто они, эти воспитатели?
Я вхожу в квартиру, в которой нет обоев, она ужасно выглядит, в ней нет абсолютно никакой мебели, кроме каких-то жутких пружинных кроватей с ватными матрасами. Старенькая бабушка, которая пытается перекричать своего уже взрослого внука, пьющая мать и гора окурков на кухне. Мужчины в доме нет, а тот, кому стоило бы взять на себя эту роль – я говорю, конечно же, о моем друге Алёше, – воспитан в парадигме приобретенной беспомощности. Его бьёт током, как собаку, от чудовищной нищеты, он должен бы сбежать из клетки под воздействием сверлящего звука своей бабушки, но он этого не делает, он остаётся в клетке.
Начинаем разговаривать с ним в съемной квартире на тему образования, бабушка и мама уже в другом городе, он уже давно живёт на то, что зарабатывает охранником. Доходим до мысли, что стоит закончить когда-то не завершённое дело, и он информирует, что есть вечерняя школа, в которой можно получить аттестат средней школы. Я предлагаю свою помощь, мы садимся за учебники, открываем математику и тут же возвращаемся к удару током. Он не может сдвинуться с места в своем воинствующем невежестве, летят вопросы: а зачем это нужно? Почему надо учить правила? Неужели всё так сложно? Я прошу его сделать над собой усилие и выйти из клетки неуча, открыться знаниям и принять их как некое благо. Но он остаётся глух к моим посылам и закрывает книгу, не пытаясь даже изобразить вторую попытку.
Дальше следует армия, никаких обстоятельств, которые могли бы изменить существующую проблему, не случается, Алёша бережно хранит у себя в голове эту клетку, не позволяя себе развиваться, и, вполне возможно, служить по контракту, заниматься ратным делом. Далее он добирается до Подмосковья, находит для своей девушки возможность родить двоих сыновей, но не находит возможности достойно обеспечивать её и быть хорошим мужем и отцом. После чего, в результате частичной мобилизации, оказывается на фронте и воюет там до 2 января 2023 года. В этот день он идёт за сапёром и натыкается на противопехотную мину, в результате взрыва которой лишается ступни и уезжает в госпиталь.
Почему я считаю его историю важной? Да всё очень просто: никому в этой жизни неинтересно, что ты где-то не дописал, не допел, не досказал, всем интересен конечный результат, итог работы. Я не мог обойти историю Алёши, соли земли русской, её опоры и защиты, потому что иначе работа была бы не цельной, не законченной. Мы должны отречься от победы иррационального в нашей жизни, нам не нужен миф или сказка о чуде, которое принесёт всем счастье. Господь Бог не создал для нас рая на земле, в поте лица своего мы будем добывать хлеб наш насущный, доколе не возвратимся в землю, ибо прах мы есть и в него же вернёмся. Эта мысль из Бытия настолько банальна и жизнеутверждающе полна, что не понять этого нет никакой возможности.
Нежелание учиться вообще свойственно многим людям, независимо от их принадлежности к какому-либо обществу. Если бы можно было написать книгу, которая заставляла бы людей делать собственные выводы, сравнивать разные источники, системно познавать и критически оценивать полученную информацию, то она была бы конечно альтернативой искусственному интеллекту. Ведь ИИ только обобщает, сокращает в правильном ответе все накопленные человечеством знания о предмете, но никогда не сомневается в этом, не ищет другой точки зрения, не делает сравнений и не высказывает своего отношения, которого по определению у него быть и не может. Одну и ту же книгу разные люди могут читать по-разному, у каждого могут выстраиваться свои оценки и суждения о персонажах и сюжете. Но сама книга ничему научить не может, знания даёт только человек.
С моей стороны было бы ошибкой выжившего рассказывать только о своём опыте, ведь судьба множества тех, с кем мне доводилось дружить и общаться, была намного драматичнее. У меня лежит фотография того времени: мы вылезли на крышу нашего пятиэтажного дома 1 января 2000 года, снега нет, так тепло, что мы стоим в свитерах и без шапок. Каждый из нас представлял, сколько ему будет лет на переломе тысячелетий, этот миг прошёл, но ничего глобально в нашей жизни, конечно же, не поменялось, на лицах всё те же простые и открытые улыбки. Саша, который снимал нас и не попал в кадр, скорее всего, не понимал, как это важно – быть в кругу друзей, которые тебе доверяют, которым доверяешь ты. Травокуром я не был, но врать, что никогда не пробовал и не уходил с последнего урока покурить сигареты за гаражами, не сбегал из дома и не ночевал в подвале, распив с товарищем бутылку дешевого алкоголя, не стану. Сашу его мать растила одна, ей, как и большинству одиноких женщин, приходилось много работать. Когда он в первый раз вынес из дома небольшой мешок сахара и продал его на базаре, чтобы купить травы, она долго плакала и не могла понять, что он попросту изгой. Ему нужна была трава для «друзей», с нашим кругом он не общался, считая нас кем-то вроде сопливых детей, хотя мы все были примерно одного возраста. Когда мы все разъехались, он остался в нашем родном городе и стал катиться по наклонной, пересел на тяжелые наркотики, из дома вынес всё что можно. Его мать не могла терпеть это и съехала на съемную квартиру, предоставив ему возможность жить как вздумается. Тем самым, как мне кажется, она простилась с ним и уже в тот момент, несмотря на то, что он был жив, похоронила своего сына. Когда я бывал в городе и гостил у своей бабушки, мне попадалось это страшное лицо, испещренное пороками и страшной ненавистью к людям. В последний мой приезд, приблизительно в марте 2018 года, бабушка сказала мне, что Саша умер не так давно, она разговаривала с его матерью после похорон.
Большое количество моих сверстников и вообще людей поколения 80-х и 90-х никуда не уехало, они остались жить там, где родились. Это не хорошо и не плохо, таковы были, скорее всего, условия, которые определили их сознание, ведь никто не призывал их на войну, не ущемлял их права. Никто никогда не писал на заборе «Казахстан для казахов», в этом всегда было огромное преимущество этой теплой радушной земли. Когда из-за частичной мобилизации из России потянулись те, кто был не готов воевать, моя прекрасная Родина показала своё потрясающее гостеприимство всему миру. Никто не бросил этих людей, их приютили, обогрели и дали возможность остаться. За это я всегда буду благодарен народу Казахстана, надеюсь, что и россияне будут всегда помнить это великодушие и напутственные слова «А? жол!» («В добрый путь!), сказанные им вслед при отъезде.
С моим лучшим другом Денисом мы познакомились, наверное, когда нам было лет по двенадцать. Я вместе с братом собирал наши портфели на понедельник, а в пятницу мы уезжали к бабушке на выходные. Это были всегда мои самые любимые дни недели, во дворе было много моих сверстников. Общения, игр, разного рода приключений было столько, что нас не могли вечером загнать домой. Денис познакомил меня со всеми, кого знал сам, мы постоянно ходили одной компанией, гоняли на речку купаться, играли в «Вышибалы», «Козла», «Горячую картошку», стреляли из рогатки и находили такие интересные занятия, которые современному человеку из интернета и не снились. Отец Дениса учил нас играть в шахматы, и мы частенько сражались на черно-белом поле. Или мы сидели с гитарой на улице. Так у меня появилось ещё одно увлечение. Какой-нибудь прохожий попросит у меня инструмент, сыграет знакомую мелодию, я смотрю и запоминаю, потом дома сижу разучиваю, много-много раз повторяя то, что запомнил. Никаких сборников песен и аккордов у меня тогда не было, была только музыкальная память и очень хороший слух, я старался снять мелодию и повторял слова песен, зачастую абсолютно мне незнакомых.