Там вдали, за рекой
Шрифт:
– Вы уверены, что это был Павлов? Не могли ошибиться?
Степан насторожился и пересел на стул рядом с голубоглазым: речь шла о механике из их мастерской, и он считал себя вправе участвовать в этом разговоре на равных.
Голубоглазый не то одобрительно, не то удивленно покрутил головой, а Алексей Алексеевич неопределенно хмыкнул, но ничего не сказал.
– Он это!..
– уверял Кузьма.
– Переодетый только... Раза два я его там видел!
– Адрес точный помните?
– Екатерингофский, это помню... А дом...
– Не семь?
– сверился с шифровкой Алексей Алексеевич.
–
– наморщил лоб Кузьма.
– Я показать могу.
– Стрельцов, Стрельцов...
– забарабанил по столу пальцами Алексей Алексеевич.
– У нас как будто такой не проходил. Студент, говорите?
– Внепартийный социалист, - усмехнулся Зайченко.
– Да?
– удивился Алексей Алексеевич.
– Это что-то новое!
– Кажется, он уже нашел свою партию, - четко выговаривая слова, сказал голубоглазый.
– Вот что, товарищ Лацис!
– поднялся из-за стола Алексей Алексеевич.
– Оформляйте ордер на обыск и задержание, берите людей и езжайте по этому адресу. Захватите товарища, на всякий случай... Вас, кажется, Кузьмой зовут?
– Да...
– кивнул Кузьма и встал.
– Дом он вам укажет, но думаю, что адрес совпадет с указанным в шифровке. Все ясно?
– Ясно, - кивнул Лацис.
– Кроме одного: где взять людей? Вы же знаете...
– Да...
– задумался Алексей Алексеевич и обернулся к Зайченко. Хотим подчистить сегодня все концы. С людьми - зарез! Выручай, Ваня...
– Комсу возьмите.
– Зайченко глазами указал на Степана.
– Целую роту могу дать!
– И все такие же?
– Алексей Алексеевич смешно согнул голову и посмотрел на Степана поверх очков.
– Что ты!
– засмеялся Зайченко.
– Где ты второго такого возьмешь? Днем с огнем не отыщешь!
– А мы в основном по ночам ищем, - весело сказал Лацис и опять подмигнул Степану.
– Подойдет!
– На ваше усмотрение, - сухо сказал Алексей Алексеевич, но Степан заметил, что глаза у него смеются.
– Действуйте!
Когда все вышли из комнаты, Алексей Алексеевич сложил бумаги в сейф, оставив на столе только листок с шифровкой, подвинул поближе лампу и долго протирал очки, откинувшись на спинку стула.
Нити заговора вели в штабы, где засели военспецы из белых офицеров. Поступили тревожные сообщения с фортов Кронштадта. А Юденич рвался к городу!..
VII
С наступлением осени холод гнал зажиточных владельцев квартир из одной комнаты в другую, пока они не обосновывались в самой маленькой, куда сносили все необходимые вещи и ставили "буржуйку". Круглая железная печка с изогнутой коленчатой трубой, выходящей в форточку, была спасением. За нее отдавали полмешка муки или лисью шубу, ублажали ее с трудом добытыми сосновыми чурками и коротали долгие осенние вечера у раскаленных от жара боков.
Стрельцов перебрался в кабинет, перетащив туда из других комнат все, что можно было сбыть на толкучке, а "буржуйку" топил преимущественно книгами из дядюшкиной библиотеки, кучей свалив их на диване. Спал он на дачной раскладушке среди стоящих на полу фарфоровых китайских ваз и составленного на рояле хрусталя.
Под раскладушкой стоял ящик с бутылками вина, а на круглом столике красного дерева лежала разодранная вобла и обломанная краюха хлеба. Стрельцов пил всю последнюю неделю, и пил один, чего раньше никогда не делал. Из дома ему было приказано не выходить и ждать прихода неизвестных ему людей, которых он должен впустить по паролю. Людей этих он заранее боялся, но протестовать не смел и целыми днями валялся на раскладушке или сидел у "буржуйки", потягивая вино. Он не брился, оброс неопрятной белесой щетиной и потерял счет времени. За окном уже стемнело, но лампу Стрельцов не зажигал, сидел, кутаясь в клетчатый плед, не глядя брал из кучи книг первую попавшуюся и кидал ее в открытую дверцу печки. Долго смотрел, как язычки пламени лижут страницы и они желтеют, сворачиваются и вспыхивают разом, чтобы тут же почернеть и рассыпаться. Потом тянулся за бутылкой, наливал коньяк в хрустальный фужер и плескал в рот так же безучастно, как кидал в печку книги. И так же ждал, когда разольется внутри блаженное тепло и бездумной и легкой станет голова. Ему казалось, что не пьянеет, хотя он давно уже разговаривал вслух сам с собой.
– Коньяк под воблу. Прелестно.
Стрельцов тяжело встал с раскладушки и поднял фужер.
– За поруганную мою мечту! Растоптали хрустальную коваными сапожищами. Мечтал российский интеллигент Петр Стрельцов быть апостолом юношества, а стал холуем. Так сему и быть!
Он крупными глотками выпил коньяк, опустился на раскладушку, поставил фужер на пол, отщипнул от краюхи и нехотя пожевал. Потом взял с дивана книгу, выдрал из коленкорового переплета, кинул в печку и сел, обхватив голову руками.
У входной двери зазвонил колокольчик. Стрельцов поднял голову и прислушался. В колокольчик зазвонили еще раз, сильнее.
– Кого это несет с парадного хода?
– сам себя спросил Стрельцов, но с места не двинулся.
В дверь позвонили настойчивей.
– Черт бы вас побрал!
– выругался Стрельцов и встал. Пошатываясь, вышел в коридор, постоял у двери и спросил:
– Кто?
– Это я, Петр Никодимович.
– Лена?
– удивился Стрельцов.
Он долго шарил руками по двери, отыскивая засовы и цепочку, наконец это ему удалось и дверь открылась.
– Как у вас темно...
– встала на пороге Лена.
– Это после солнца, - сказал Стрельцов.
– Какое солнце?
– засмеялась Лена.
– Уже вечер.
– Разве?
– пробормотал Стрельцов.
– Впрочем, это не имеет значения. Давайте руку!
– Я сама, - отстранилась Лена и медленно пошла по темному коридору.
– Осторожней!
– предупредил Стрельцов.
– Там у меня черт ногу сломит.
Он прошел вперед, загремел спичками, несколько раз выругался, но лампу зажечь все-таки сумел и теперь стоял посреди комнаты и держал ее в высоко поднятой руке.
– Да будет свет!
– провозгласил он.
– Прошу!
Лена вошла в комнату и с удивлением огляделась.
– Вы открываете антикварный магазин, Петр Никодимович?
– До этого еще не дошло!
– с нервным смешком ответил Стрельцов.
– В остальных комнатах мерзость и запустение. Не ровен час, нагрянет из Парижа мой драгоценный дядюшка и потребует отчета за свои финтифлюшки!
– Из Парижа?
– удивилась Лена.
– Его же арестуют!
– Кто?
– Чека.