Там, вдали, за…
Шрифт:
— Сколько сейчас, знаешь? Первый час ночи! За это время мог бы и пешком дойти, — и принес из кухни явно припасенные на утро полбутылки коньяка. — Держи. Штрафную. Ну и я… за компанию. Давай.
Я выпил и навалился на остатки салата, не забывая то и дело тревожить вилкой тарелку со шпротами. Ломтик сыра мелькнул и пропал вслед за пластиком ветчины, а селедка под зеленым горошком была чудо как хороша. Если что и мешало мне сейчас полностью отдаться еде и питью, так это воспоминание о минувшем вечере. Похоже, Сашка это заметил, но вопросов задавать
— Еще? — Он взялся за бутылку. — Здесь, правда, немного…
Он выжал остатки, и я снова выпил. И закусил.
Славный город Дербент повернул мои мысли от прошлого к будущему. Шальные тысячи заверещали в кармане так, что в ушах зазвенело. Пережитое в ДЧ требовало сатисфакции в крупном размере. Я вынул из рубашки пять тысяч и деловито пришлепнул их к столу:
— Саша, не суетесь! Сейчас что-нибудь сообразим.
— Откуда?..
— Долго рассказывать. Да и… не интересно.
— А все-таки?.. — Сашкино лицо, обычно скучновато-расслабленное, как-то вдруг отвердело.
Я молча достал сигареты. Отступать было поздно, а Сашку я знал уже лет пять — с тех пор, как вернулся из Ухты.
Короче, я рассказал ему — все. Хотя хватило бы и половины.
Под утро бутылка коньяка постыдно показала нам голое донышко. Пришлось откупорить вторую. Мы были пьяны, развязны и бестолковы. Если бы не суббота, Сашке наверняка засчитали бы прогул. Что касается меня, то ни о какой работе я уже не думал. Разбуженное воображение, взяв разбег еще там, в дежурке, окончательно вышло из-под контроля и ударило по прямой.
В промежутках между двумя рюмками «КВ» я представлял себя, отчаянно отстреливавшегося из пистолета. Его я купил… ну, скажем, у не знакомого мне Лёмы. Стрелял я неважно, и это меня ужасно злило. «Будешь в следующий раз знать, как на патронах экономить! — ругал я себя после очередного промаха. — Нужно было гранаты на все деньги покупать!..»
Расстреляв с десяток обойм, я бросил это шумное занятие и начал срочно гримироваться: наклеил усы и бороду, перекрасился в жгучего брюнета и подался к ближайшей границе. Загранпаспорт мне достал все тот же Лёма. При этом он честно предупредил, что за подлинность турецкой визы не ручается. «В крайнем случае, отсидишь пару лет в Стамбуле, — успокоил Лёма. — Жратва у них, конечно, хреновая, да и пацаны по-русски не понимают. Но ты не кипешись, у меня там вертухай знакомый есть…»
— А может, тебе все-таки в милицию пойти? — в десятый раз спрашивал у меня Сашка.
— И что я им скажу? — в десятый же раз отвечал я ему. — Что к капитану даже близко не подходил? Так они мне и поверили!
Я вспоминал сержанта Семенова, и меня начинала бить нервная дрожь. Один раз даже слезы на глаза навернулись, и я смахнул их потертым рукавом. Хотелось лечь, расслабиться — и завыть. Оскальзываясь на стреляных гильзах, я кое-как добрался до дивана и упал фальшивой бородой в подушку. Последнее, что запомнилось, это звон посуды: кажется, Сашка пытался убрать ее со стола.
Во сне я видел лесоповал и слышал лай собак. Промерзшие кедры валились один за другим, и некогда было вытереть пот со лба драной брезентовой верхонкой. Давешний капитан, сидевший поодаль на пеньке, одобрительно покачивал головой, обхватив ее озябшими руками. А рядом валялась его окровавленная фуражка, косо врезанная козырьком в снег…
Протяжный звонок прервал кошмарное видение, заставил вздрогнуть и сжаться в предчувствии близкой опасности. Второй звонок, столь же долгий и требовательный, приподнял Сашку с кровати. Я замотал головой: «Не открывай!»
И был стук в дверь. И еще звонок — после паузы. И опять к нам постучали. А потом дверь оставили в покое (слышно было, как загудел лифт).
Минут пятнадцать мы молча лежали, прислушиваясь к окружающему миру. Наконец, Сашка тихо поднялся и прошел в прихожую. Постоял у двери и вернулся:
— Кажется, ушли.
— Кто это был, как ты думаешь?
Сашка пожал плечами:
— Может, ребята решили с утра проведать? Ну, не знаю. Ладно, давай, умывайся, еще поговорим…
— Что думаешь делать? — спросил он позже, когда мы уже сидели на кухне и поправляли головы остатками былой роскоши. — У тебя ведь, ты говорил, даже паспорта нет?
— Паспорт есть. Только он на квартире, — отвечал я, довольно уверенно связывая слова в предложения.
— Конечно, на квартире. А где же еще? — хмыкнул он. — И там тебя уже ждут. Двое в штатском. А может, и трое. Прямо заколебались в окно выглядывать: «Интересно, а где это наш гражданин Миронов потерялся?» Ну, ты как пацан… — Здесь он разнес коньяк по стаканам. — Ладно. Давай еще по одной и… все. Смываться тебе надо, Витя! И чем быстрей, тем лучше. Если это они в дверь звонили, значит, позже еще раз придут.
Сашка мог быть сердитым, похмельным, усталым… каким угодно, но только не трусливым, это я знал точно. И если он советует смываться, значит, дела мои и в самом деле хреновые. Вот только к этому я был совсем не готов. Да и куда идти? На вокзал? Меня там быстренько без документов возьмут! Да и билет я не куплю без паспорта…
Тревожные мысли шли похмелью вдогон, рука сама тянулась к деньгам, а глаза высматривали в окно ближайший магазин. Но Сашка поставил на моих терзаньях точку.
— У меня ведь в деревне дом, от бабки остался. Можешь поехать туда. Скажешь, что родственник. Ни один опер не найдет! Пока поживешь, а там видно будет.
Голому собраться — только подпоясаться! Через три минуты я был уже готов.
— Да, и еще, — сказал Сашка прежде, чем выпустить меня на лестничную площадку. — Пить сегодня не надо: мало ли что? А я здесь пока крутнусь, постараюсь узнать… на квартиру к тебе схожу… В общем, на тебе ключ и… пока! Через недельку подъеду…
А дальше была лестница, трамвайный скрип лифта и страх неожиданной остановки (на третьем этаже вошла раздобревшая дама с белой собачкой на руках). Дама неодобрительно глянула на меня, но ничего не сказала. А собачка продолжала коситься и лаять до первого этажа.