Там, вдали...
Шрифт:
— Голову на плечах надо иметь.
— А у меня что, тыква? Чем я хуже их?! Я вот с таких лет работаю…
— Ну и работай. От каждого — по потребности. Чего ты обижаешься? — Ольга, кажется, нарочно злила мужа и сама начинала злиться. — Ты — рабочий, гордись этим. А они — хлюпики, стиляги… Чего они тебя волнуют?
Петру вспомнились нарядные, нагловатые парни, ленивые улыбки их… И ярость опять охватила его.
— Они народ обворовывают! Работают! Вижу я, как они работают. Подружка твоя учится?!
— Сволочь ты, — откровенно зло и резко сказала Ольга. Села, посмотрела на мужа уничтожающим взглядом. — Верно сказал: тыква у тебя на плечах. Чего ты на людей налетел? Научился топором махать — делай свое дело.
Этот отпор Ольги был так неожидан, что Ивлев сперва растерялся. Молчал.
Ольга встала с кровати, мельком оглядела комнату.
— Я ухожу. Совсем. Люди, о которых ты говоришь, — не такие уж хорошие. Никто не обманывается, и они сами тоже. А ты — дурак. Загнали тебя на «правильную дорогу» — шагай и помалкивай. Кто тебе дал право совать нос в чужие дела?
Точно гвозди вколачивали в голову Ивлева.
«Сейчас ударю», — подумал он и не двигался с места, слушал слова, от которых у него, казалось, распухали уши.
— Чем ты лучше этих людей? Они умнее тебя, честнее, если хочешь знать. Сознательный… Если тебе за твою работу дадут в два раза больше, ты половину отдашь народу? Трепач… Я думала, ты парень… мужчина… Сопляк. Научили десять слов говорить — живи с этим, хватит. В первобытном обществе и этого не знали. Прощай, — Ольга направилась к выходу.
Ивлев подошел к двери, толкнул жену на кровать.
— Сядь. Объясни мне, я не могу понять: неужели…
Она встала и пошла грудью вперед.
— Уйди. Прочь! — глаза совсем чужие. Ненавидящие.
Петр опять толчком посадил ее. Она встала и опять пошла…
Трижды сказала:
— Прочь с дороги! Вон! Ненавижу тебя!
«Все», — понял Ивлев.
Ольга вышла.
Больно стало Ивлеву, так больно!.. Показалось: не хватит сил превозмочь эту боль.
Ольга не пришла на другой день. Не пришла она и на третий, и на четвертый. Петр ждал ее вечерами, она не шла.
На пятый день вместо нее пришла с чемоданом та самая девица, с которой Ивлев беседовал после свадьбы.
— Здравствуйте, — вежливо сказала она.
Петра удивила такая ее вежливость.
— Здравствуй, — он приготовился услышать что-нибудь о жене. «Мириться, наверно, хочет. Слава те, господи».
— Ольга попросила взять кое-какие ее вещи. Нужно…
— Пусть сама придет.
— Она не придет никогда.
У Ивлева упало сердце.
— Тогда ничего не получите, — сказал и сам не
Девица уставилась на него укоряющим взглядом.
— Как не стыдно…
— Нет, это вам как не стыдно?! Сбили человека с панталыку да еще вякаете, приходите! Закрой дверь с той стороны.
Помолчали.
«Зря разоряюсь, — подумал Ивлев. — Кому доказываю?»
— Забирай, что надо, и уходи.
— Я только попрошу на минуту выйти.
— Зачем?
— Нужно… Я буду женские вещи брать.
— Ну и бери, что ты пионерку из себя строишь? Юбки, что ли, бюстгальтеры? Забирай, не стесняйся — я это видел.
— Все равно… Я прошу выйти, — уперлась на своем девица.
Ивлева кольнула догадка: «А юбки ли ей нужны-то? Может, вовсе не юбки?»
— Бери при мне.
— Нет.
— Тогда будь здорова.
— Как не совестно!
— Ты только насчет совести… не надо, слушай.
— Выйди на пять минут. Неужели трудно?
— Трудно.
«Не за юбками ты пришла, милая, нет. За чем-то другим».
— Не выйдешь?
— Не выйду.
— Но я прошу… как мужчину, как джентльмена.
— Я же — «дяревня», я этого не понимаю.
— Скотина, — девица повернулась и вышла, крепко хлопнув дверью.
Ивлев принялся искать то, за чем приходила нарочная. И сразу почти нашел: в диване, под сиденьем, лежали заготовки для женских туфель. Пар на двадцать. Ивлев долго перебирал в руках это богатство. Хром был высокого качества, светло-коричневый, мастерской выделки.
«Сапожники, — ядовито думал Ивлев. — Я вам устрою». Об Ольге, что она причастна к воровским делам, он почему-то не подумал. Напротив, захотелось скорей доказать ей, ткнуть носом: вот они, твои хорошие, умные!
Он собрал весь материал в вещмешок, дождался, когда на улице малость стемнеет, и пошел с мешком в милицию.
— Мне нужен начальник, — заявил он дежурному офицеру.
— Зачем?
— Ему скажу. Лично.
— Говорите мне, какая разница? — обиделся офицер. — В чем дело-то?
— Я сказал: буду говорить только с начальником.
— Его нет сейчас.
— Тогда я завтра приду.
— Подождите… Дело-то важное?
— В общем… не маленькое.
— Сейчас вызову, посидите.
— Хорошо.
Начальник пришел скоро. Вошел с Ивлевым в свой кабинет, присел на стол, посмотрел на мешок.
«Тоже работка у них, — невольно подумал Петр, вытряхивая на пол содержимое мешка. — Телевизор, наверно, дома смотрел, а тут — хошь не хошь — иди».
— Что это? — спросил начальник. Наклонился, взял пару заготовок, помял в руках. — Хорош!
— Высший сорт. Для заграницы, наверно.
Начальник кивнул головой.
— Ну, а в чем дело-то?
— Ворованное, — пояснил Ивлев. — Дома у себя нашел.