Там, за горизонтом
Шрифт:
– Неделя! – напомнил условия Михаил, глубоко в душе сам не веря своим словам.
Что-то подсказывало ему, что котята, как погорелец Васисуалий Лоханкин, пришли навеки поселиться, слава всевышнему, что без одеяла и любимой книги.
– Так, стрекоза, ну-ка мухой дуй в машину, мы тут с тобой лишка подзадержались, как бы нас мама не потеряла.
– Ага. – Перепрыгивая через ступеньку, Лиза припустила вниз, будто боясь, что её лишат переноски.
– Голову не сверни!
– Тут всегда так много народу? – чванно поджала губы Наталья, надменным взором окидывая импровизированную автостоянку.
– Предпраздничный
Удостоившись презрительного фырка, Михаил предпочёл не развивать тему, иначе заключённое с женой джентльменское соглашение изображать пай-девочку имело все основания пойти прахом. Политика – это искусство возможного, а вот что женщине может прийти в голову в следующую секунду, ни одним возможным вариантом не опишешь.
– Действительно, многовато пипла. Как плотину прорвало сегодня, студенты какие-то, дети. Так, нам туда. – Ткнув рукой Григорию Басову в сторону старого вахтового вагончика, видневшегося за соснами, Михаил достал из багажника сумку с мясом и углём, поясняя на ходу: – За вагончиком мужики беседку соорудили, и вид на распадок оттуда обалденный.
– Ага, самое главное, толпы не слышно, я уже заценил, – громыхнул раскладным мангалом Григорий. – Гляди, вот, прихватил. Я тут на досуге подсчитал, что твоего обещанного стационарного ящика может не хватить.
Ртов-то у нас до ядрёного ореха, хрена в урожайный год прокормишь. Вся китайская деревня собралась. А этот когда успел прицепом пойти? – Григорий пренебрежительно стрельнул взглядом в сторону Николая Топорукова.
– Не любишь ты Колю. – Уперев ладони в поясницу и разогнувшись, Михаил звонко хрустнул позвонками. – Жопорукий не сто баксов, чтобы его любить.
Михаил ничего не ответил. Где-то он даже соглашался с Гришей касаемо жопорукости старого, ещё школьного друга.
Если разобраться, положа руку на сердце, друзей у Боярова было раз-два и обчёлся. Вот именно, раз и два:
Николай, с которым Михаил плотно знался с первого класса, и Григорий, с которым его свела нелёгкая армейская служба. Приятели и хорошие знакомые вкупе с институтскими корешами в расчёт не берутся, тех пруд пруди, не касаясь шапочных знакомств. А друзей… настоящих друзей, пожалуй, что один Гриша.
Николай-Коля-Колян, закадычный школьный друган, не был тем, кто ради другого человека бросится в огонь и в воду. Через призму прожитых лет сейчас была ярко видна его ведомая роль, где ведущий его постоянно защищал и покрывал с первого по одиннадцатый класс. Институт и армия на некоторое время развели дороги друзей, даровав языкастому и харизматичному Николаю Топорукову возможность выйти из тени немного нелюдимого друга и показать себя во всей красе – эдакого успешного мачо и любимца женщин.
Практически все учителя в школе и ученики отдавали пальму первенства и палочку лидера вечному заводиле Топорукову, но Маргарита Семёновна, старая, убелённая сединами преподаватель русского языка и литературы, бессменный классный руководитель проблемной парочки, ни дня не обманывалась на их счёт. Где бы что бы ни случилось по вине шалопаев или из-за их тени, мелькнувшей на горизонте, Маргарита Семёновна тихо отзывала в сторону Михаила и проводила ему внушение. Опытный педагог с многолетним стажем и неплохой психолог-самоучка с первого взгляда определила, что «брехливая собачка», так она однажды совсем непедагогично выразилась о Николае, нашла надёжный забор, который не только не выдаст, но и в зубы даст при случае. В старших классах она сетовала Михаилу на выбор друга, окольными путями, дабы не повредить детскую психику, намекая парню, что в их дуэте дружит он, другая половина пользуется дружбой. Когда-нибудь Топоруков подведёт своего товарища под монастырь.
Кроме общей ненадёжности, которую Михаил в упор не замечал, был у Николая ещё один недостаток, не замечать который не получалось. Школьный друг умел делать всё, особенно работать языком, а с работой руками вышел незатык. Иносказательно говоря, при работе с инструментом плечевой пояс Николая оказывался в районе тазовых костей, о чём неоднократно заявлял вечно красноносый школьный трудовик, Михаил Потапович Хвыль, носивший говорящую за себя кличку – Хмель. Вечно находясь под мухой или подшофе лёгкой степени, Хмель не терял ума и золотых рук, росших у него из правильного места. Трудовик органически не переваривал неумех, являясь вторым преподавателем в школе, неоднократно пытавшимся открыть Боярову глаза. Тщетно, юность не приемлет авторитетов.
Григорий Басов, которому бы куда больше подошли фамилии Ли, Ким или Пак и какое-нибудь корейское имя, был невысок, плотно сбит, круглолиц, плюшево-вальяжен и вечно по-корейски невозмутим, но иногда его заклинивало, как сейчас. С Григорием Михаил подружился в армии, когда тот ещё был тонок и звонок, как-то на пару с ним угодив на гауптвахту за пропуск на территорию части «неустановленного лица». «Лицо», в принципе, было установленным и являлось женой командира.
Попробуй это «личико» не пропусти – грехов не оберёшься. Кто же знал, что грехи навешивают и за обратное? Какие тёрки возникли между супругами, караульным было невдомёк, но озверевший комбат законопатил провинившихся на батальонную «кичу». Там-то «холопы с трещащими чубами» выяснили собственный земляческий статус с расстоянием отчих домов в триста метров друг от друга. То-то радости было! Один город, только районы разные с границей по бульвару.
Как говорил Григорий, он – плод пламенной любви севера и востока. Папа русский, с обильными вливаниями украинской и татарской крови, а мама чистокровная кореянка, одарившая сына внешностью выходца из Страны утренней свежести. Они встретились, восток и запад, юг и север. Стоп, север и юг из уравнения исключаем.
В принципе, если верить словам плода русско-корейской любви, ему было грех жаловаться. Мама любила папу, папа любил маму, оба родителя души не чаяли в детях, папин ремень и нудные мамины нотации не в счёт, как и выматывающие уроки иглоукалывания – навыка, издревле передающегося по маминой линии из поколения в поколение; но для полного счастья корейскому парню с русской фамилией ещё бы папин рост, и можно сказать, что жизнь удалась. Папа у дитя двух народов имел косую сажень в плечах, да и росту он был под притолоку, спичечного коробка не дотянув до двух метров. Мамины метр пятьдесят с кепкой заканчивались где-то на уровне пупка папы, а сын застрял посередине – маму перерос, до отца на голову не дотянул.
Не надо большого ума, чтобы догадаться о взаимной неприязни, с первой встречи, возникшей между двумя друзьями Михаила. Тактично умолчав о собственных выводах и неприятных впечатлениях, Григорий сердцем, можно сказать нутром, не принял Топорукова, с ходу разглядев гнильцу и прилепив тому старое, покрытое пылью лет школьное прозвище, о котором Николай почти позабыл за давностью лет. Видимо, его гнилую натуру от острого глаза не скроешь. Вот и сейчас яд соскользнул с языка, смачно облепив неприятный образ.