Там за Вороножскими лесами. Зима

Луковская Татьяна

– Тише ты, окаянный, - засмеялся он.

– Что за девка? Какая из себя?
– Демьян нетерпеливо дернул отрока за рукав.

– Красивая такая, - Горшеня описал в воздухе руками довольно дородную фигуру.

– Может такая?
– Олексич нарисовал более стройный стан.

– Де нет, боярин, вот такая, - опять широко развел руки парнишка.
– Я же говорю, красивая.

– А роста?
– у Демьяна еще была надежда.

– Вот такая, - провел Горшенька гораздо ниже, чем хотелось бы боярину.

–

Ай, да Робша! Всех местных девок околдовал, сами к нему приходят!
– князь заливисто расхохотался.

Демьян равнодушно отвернулся, возвращаясь к столу.

– Она передать просила..., - начал отрок.

– Ступай!
– одернул его Олексич.

– Как это ступай?
– замахал руками князь, подмигивая Горшеньке.
– Сказывай, что она там боярину передала?

– Сказала, дескать, ее хозяйка прощения у Демьяна Олексича просит, а за, что он, мол, сам ведает. Да, чтобы на нее не серчал, гостинец ему передала.

Под ошеломленным взглядом Демьяна Горшенька метнулся в сени, занес огромный узел и с поклоном поставил на стол.

– Вот, - выдохнул он.

– А как хозяйку зовут, ты спросил?!
– разволновался Олексич.

– Так я думал, ты ведаешь, - парень удивленно захлопал ресницами.

Князь снова расхохотался.

– Дурень, ты, дурень, - вздохнул Демьян.

– Давай уж смотреть, что там за подарочек, - Александр нетерпеливо начал развязывать края большого шерстяного платка, в котором оказался берестяной короб.

– Ого, - присвистнул он, доставая большой пшеничный каравай.
– Теплый, представляешь, еще теплый!

От вида аппетитной румяной корочки все трое сглотнули слюну.

– Кто же она - твоя зазноба? В городце голодно, князья ржаной хлеб напополам с лебедой едят, а тут такое богатство, - Александр опять запустил руку, выставляя на стол небольшой горшочек, горло которого было перевязано тряпицей.
– Мед! Мед!
– закричал он, сдергивая холщевую крышечку.

Демьян наклонился над горшком, там был не хмельной напиток, не сбитень, а самый настоящий мед, летний дар трудолюбивых пчел, растопленный чьей-то заботливой рукой, и от того янтарный и тягучий. Парень не удержался и обмакнул мизинец, золотая капля игриво побежала по пальцу, приятно холодя кожу.

На дне короба оказалась рубаха из искусно сработанного тонкого сукна, окрашенная в зеленый цвет с узором из диковинных цветов и длинноногих петушков по вороту и подолу. Воистину княжеский подарок! Демьян, глупо улыбаясь, таращил глаза на щедрый девичий дар.

– Вот тебе и дочь воротника!
– изумленно выронил Александр.
– Хорошо здесь воротники живут. Робша, а не податься ли нам в дозорные вороножские, а? Как думаешь?

Олексич не хотел думать. Осознание, что дева его помнит и привечает, затмевало все остальное. Он отрезал от каравая одну треть и отложил на стол, большую часть сунул Горшеньке:

– На, отцу отдай, путь поделит на наших. Ступай.

Отрок с поклоном удалился.

Князь с боярином, осенив себя распятием и прошептав молитву, сели есть, макая пшеничные ломти в мед.

– Послушай Робша, забудь ты эту деву, - неожиданно сухо сказал князь.

– Как?
– Демьян перестал жевать.

– А так, - Александр слегка кашлянул в кулак.
– По всему выходит разбойника она дочь, с бродниками якшается.

– Да ты о чем?
– Олексич подался вперед, упирая руки в стол.

– А о том. Ты выслушай, а потом брови хмурить станешь. Посуди сам, у кого сейчас добра столько может быть, только у татей, что на чужое зарятся. Остальные впроголодь живут.

– Не нам чужое добро считать!
– вспылил Демьян.

– Одета бедно, а заушницы княгине на зависть, откуда?
– продолжал гнуть свое князь.

– Она сказала, от матушки достались.

– А у матушки - бабы простой откуда? Не иначе, муженек с какой боярыни при налете сорвал, да на свою жену повесил.

– Почему «бабы простой»? Как видно, не простые они, раз у девы холопка есть, - оборонялся Демьян.

– Может и не простые, только, что она одна на льду делала, если не простая. Почему холопок не послала холстины стирать, а сама пальчики морозила, а? И зачем так далеко от городни отошла, и у заставы полынью прорубить можно? Не знаешь? А я тебе скажу зачем, нас она поджидала, чтобы в городец пройти помогли, пока воевода в отъезде.

– Зачем ей с нами проходить, если ее дозорные узнали да кланялись. Да так кланялись, что пониже, чем тебе, княже.

– Так в сговоре они, одна шайка. А мы нужны на случай, если воевода прознает, что бродникову дщерь в город впустили, так на нас свалить можно будет. Мол, липовецкие ее привели, а мы и не причем. Сам ведь знаешь, бродники здесь крутятся, уж несколько раз заставу пытались взять.

– Ушли они в степи, я сам видел, - мрачно произнес Демьян.

– А все ли?

– Она сказала, брата у нее бродники убили, я ей верю?

– Может, и убили, не поделили чего промеж собой.

– Со стены его стрелой сняли.

– Тем более, в бою свои нечаянно попали. В сечи чего не бывает, сам знаешь. Любовь тебя слепит, а мне все видно. Отчего себя не назвала, коли ты ей приглянулся, отчего мальчонка испугался, когда ее опознал, отчего в церкви не была, отчего сама не пришла, а холопку прислала?
– князь хладнокровно загибал пальцы.
– Не знаешь? А я скажу тебе, нет ее на заставе, весточку снесла, кому нужно, да опять в лес ушла, где стан у них. Сходится все, как не крути.

– То тебе обидно, что она не тебя выбрала!