Там за Вороножскими лесами. Зима

Луковская Татьяна

– А пес твой меня на ловах выручил, - наконец первым нарушил он тишину.

– Дружок?
– удивилась Агафья.

– Он. Вепрь подранок на меня поворотил, а у меня только сулица, а тут Дружок как из ниоткуда выскочил, да вепрю на хребет прыгнул... Так вот. Я уж решил, что ты ведунья, да мне пса на выручку послала.

– Что ты, - смеясь, замахала руками Агаша, - я ворожить не умею. А про Дружка ты диво рассказываешь, батюшка говорит - дармоед он, проку от него нет. Бегает сам по себе, где вздумается, дом сторожить

не хочет, на охоте тоже, вместо того, чтобы с другими псами в загон идти, убежал, не весть куда ... явился домой уж затемно. Батюшка давно бы его прогнал, если бы не память об Иванушке. Любил братец Дружка крепко.

– Это твой батюшка зря, добрый пес.

– А как вы на вепря с сулицами пошли?
– припомнила Агафья.
– Отчего рогатины не взяли?

– Подсказать было некому, разумницы вот такой рядом не было, - отшутился Демьян, он осмелел и осторожно приобнял девушку за плечи, она не отстранилась.

– Отчего ж сразу имя свое не открыла, да к другой вывела?
– слетел, давно вертевшийся на языке, вопрос.

– Обиделся?
– виновато спросила дева.

– Да было немного, - улыбнулся Демьян.
– Так зачем?

– Проверяла, - с трудом выдавила из себя Агафья.

– Проверила?
– продолжал допытываться парень, заглядывая ей в глаза.

– Проверила, - совсем уж тихо прошептала она.
– Да я же за обиду отдарилась. Нешто тебе не понравилось?

– Понравилось, очень понравилось.

– Я каравай сама пекла.

– Добрый каравай был, во рту таял. Мне вот только отдариться нечем, да как домой приедем, на торг пойдем, выберешь, что душа пожелает.

– Домой?
– эхом повторила Агаша.

– Разве ты забыла, что замуж за меня пойти согласилась. Увезу тебя в Ольгов.

К удивлению он заметил, что по щеке Агафьи побежала слеза, а глаза наполнились непонятной тоской.

– Ты что же... ехать со мной не хочешь?
– спросил он опавшим голосом.

– Хочу, - выдохнула Агаша, - очень хочу!
– и вдруг, уткнувшись лбом в плечо Демьяна, зарыдала.

– Ну, что ты, что ты, родная, не плач!
– Демьян совсем растерялся.

– Отец за тебя не отдаст, никогда не отдаст!
– девушка смахивала со щек непослушные слезы. Парень осторожно начал помогать ей, высушивая влагу горячими губами, они стали нежно целоваться.

– Отчего же ему не отдать тебя, чай я не смерд какой худой!
– разгоряченный поцелуем с волнением быстро заговорил Олексич, - В старшей дружине при князе хожу, с поля боя не бегал никогда, стыдиться мне нечего. Отец у меня - тысяцкий в Ольгове, двор богатый, и сельцо есть на пропитание, а коли мало, так я еще не стар, семью без куска хлеба не оставлю. Чего ж ему еще надо, кого он в зятья себе ждет - князя али царевича ордынского?

– Рязанца, - Агафья опустила голову, - сказал, липовецких ему и князей не надобно.

– А чем ему липовецкие не

угодили?
– с легкой обидой в голосе допытывался Демьян.

Девушка вся напряглась, не решаясь ответить.

– Понимаешь... он сказал... говорил, что вы..., - стала подбирать она слова.

– Что мы?
– взял ее Демьян за подбородок, окунаясь в зелень глаз.

– Покойники вы, - дрожащим голосом прошептала Агаша.
– Князья ваши дурные, смерти ищут, себя губят и вас в пропасть толкают. Кровь у вас рекой скоро потечет... Да я так не думаю, правда не думаю!

– Знаю, чьими словами батюшка твой молвит, - лицо парня исказила злость.
– Воевода ему то ваш внушил, он и мне про то пел. Только рано он нас хоронит, мы еще поживем! Пусть отец твой того дурня не слушает. Ногайцы уйдут восвояси, мирно будет. Князья липовецкие с рыльскими породнятся, сильней станем, и рязанским на зависть. Да что же в Переяславле спокойней чем в Курске?
– горячился Демьян.
– Тоже ведь на краю степи живут!

– Так все, только батюшке до того и дела нет. Знай, свое твердит, как тетерев на току. Он как рубаху твою приметил, уж так шумел, так шумел, чтобы я и взгляд в вашу сторону не кидала.

– Не отдаст, так я тебя умыкну! И без него в Ольгове повенчаемся. А мои батюшка с матушкой, не бойся, только рады будут, они уж и не чают меня женить.

– Как же ты меня умыкнешь, коли мы с тобой уже долго гуляем, домой вернусь поздно? Отец больше даже и на двор не выпустит, не то, что за ворота. Не увидимся мы больше!
– в голосе девы звучало отчаянье.

– А ежели мы с тобой грех совершим, да явимся к нему?
– Демьян сам поразился, вылетевшему из своих уст бесстыжему вопросу.

Агаша широко раскрыла глаза, щеки заалели.

– Изобьет тебя до смерти..., а коли выживешь, так может и повенчает, - неуверенно ответила она.

– Так я не боюсь, за тебя и смерть приму!
– он выжидающе посмотрел на деву.

– Срамно, все пальцем станут тыкать, ворота с петель ночью снимут.

– Да, что ж у вас не было такого никогда? Батюшка твой разве не так оженился? Забудется все, перетерпеть только надо, зато вместе будем, детишек нарожаем, душа в душу жить станем, - змеем искусителем продолжал увещевать красавицу Демьян.

Агафья растерянно окинула взглядом лесной овраг:

– Да тут и негде, сыро да снег.

«Негде, но можно», - прочитал ее ответ парень, приятное волнение пробежало от макушки до пяток. Совсем недавно он робел, не смея даже коснуться руки любимой, а теперь его просто распирала отчаянная удаль.

– Как негде? Будет сейчас все!
– Демьян бросился к двум сосенкам, неведомо как затесавшимся среди дубравы. Хвойные красавицы десятилетки, уцепившись корнями за край оврага, приветливо протягивали лесу свои пушистые ветви. Их безжалостно и стала обламывать мужская рука.