Тамбовский волк
Шрифт:
— Я об этом догадываюсь. Случилось что-то?
— Случилось, сынок, — глаза Нюрки повлажнели.
— С отцом чего-нибудь? — встревожился Захар.
— Да нет, с отцом пока, слава богу...
— Мать, у меня слишком мало времени. На работу уж пора собираться. Говори, зачем приехали.
— Понимаешь, Захарка, — взял инициативу в свои руки Никита. — Приехал к нам комбед. Излишки хлеба требуют. Но ты же знаешь, мы зерно убираем вот этими руками, а значит, и нелишнее оно для нас.
— Так вот, комбед этот возглавляет Фомка Рябой, — продолжила
— Ну, слышал про такого, — поморщил лоб Захар. — Говорят, очень идейный товарищ. За советскую власть горы свернёт.
— Может оно и так, сынок. Только сначала он твоего отца заарестовал.
— Как заарестовал, за что?
— Так я ж тебе и говорю, Захарка, — опять заговорил Никита. — Нашли они в нашем схроне, на заднем дворе, зерно, на чёрный день припрятанное. Так и зерно забрали, и батяне руки скрутили. Говорят, революционным судом судить его будут.
— Помоги отцу, сынок. Высвободи его, — заплакала мать.
Выслушав родных, Захар встал, прошёлся по комнате. Остановился у окна, глянул на улицу. Задумался.
Наконец, повернулся к столу, за которым сидели мать и брат.
— Не могу я освободить отца.
— Это как же, сынок? — удивлённо подняла голову мать, кончиком платка утирая слёзы.
— Он повёл себя, как настоящая контра.
— Какая контра? Что ты говоришь, сынок? Это же твой отец!
— Пойми ты, мать, — стукнул кулаком по подоконнику Захар. — В стране голод и разруха. Весь мир воюет против нас. Контрреволюция подымает голову. Советской власти угрожает смерть. Вы же сами знаете: в наших вождей стреляют. Товарища Урицкого в Питере убили, товарища Ленина смертельно ранили. Товарищ Ленин, Владимир Ильич, нас учит, что только та революция чего-нибудь стоит, которая умеет защищаться. А для того, чтобы революции защищаться, ей нужен хлеб, чтобы накормить рабочего и красноармейца.
— А как же крестьянин, сынок? Ему не нужно есть? Ты же сам из крестьян.
— Сытый рабочий и красноармеец сумеют защитить и крестьянина.
— Но ограбленному, обозлённому и голодному крестьянину не нужна никакая защита. А помрёт крестьянин, подохнут с голоду и его защитники!
Захар с высоты своего роста посмотрел на Нюрку. Кровь прилила к его вискам. Но он сдержался, не стал продолжать спор.
— К сожалению, мне некогда с тобой спорить, мать. Передай отцу, что излишки зерна он должен добровольно сдать продотряду. Только тогда мне будет за него не стыдно.
— Ты же знаешь отца, сынок, — покачала головой Нюрка. — Он никогда этого не сделает. За своё зерно он глотку любому перегрызёт.
— Тогда я самолично приеду в Вернадовку и арестую его, как саботажника и контрреволюционера!
— Да отец проклянёт тебя, Захарка.
— Лучше не иметь отца вовсе, чем иметь отца-контру!
— Бог с тобой, сынок, — осенила его крестом мать. — Что ты такое говоришь? Одумайся!
— Маша! — позвал жену Захар, давая понять матери и брату, что разговор с ними он уже закончил. — Где мои штаны? Мне пора уже собираться.
45
Ночью
— Вы как хотите, мужики, а я этого своего позора так просто не оставлю.
— Не суетись, Устин, — успокоил соседа Антипов. — Коль мы сюда пришли, значит, мы должны действовать едино.
— Правильно! Кто не хотит с нами, те сидят дома, укрывшись за бабью юбку, — поддержал его Ефим Кобылин, которого также высекли на площади. — Говори лучше, придумал чего?
— А чего тут особо думать! Вона, у меня жакан, — кивнул Подберёзкин в угол горницы. — Да ещё пару ножей возьму.
— Верно! Я своё ружьишко тоже взял, — сказал Антипов. — Да и у вас, мужики, небось, оружие имеется.
— А то! Все на охоту ходим, — закивали мужики.
— Тады сделаем так, — взял инициативу в свои руки Антипов. Он единственный из присутствующих, у кого зерна не нашли и кого, соответственно, не высекли. Однако все понимали, что и Антипов ни от чего не застрахован. — Каждый идёт по домам. Только тихо, чтоб ни одна собака не залаяла. Берёт оружие, ножи. Собираемся у рощицы близ имения. А за то время я накажу свому Стёпке, чтоб облазил флигель и окрестности, выяснил, где у них охрана, где обозы с хлебом, а где сами голодранцы ночуют.
— Ох, чует моё сердце, что ктой-то из них не проснётся, — Подберёзкин почёсывал свою волосатую грудь и зло ухмылялся.
— Так как с моим планом? — глянул на него Антипов.
— А чё с планом? План как план. Главное только, чтоб никто из них живым не ушёл.
— Так об том и речи быть не может, — пожал плечами Кобылин. — А то мы не понимаем.
Всё произошло даже гораздо быстрее, чем то предполагали Подберёзкин с Антиповым. Часовых убрали бесшумно, охотничьими ножами. Стали обкладывать соломой флигель.
— Зерно, зерно берегите, — шёпотом командовал Подберёзкин. — Стёпка, подводы отгоняй!
— Готово? — спросил Антипов у мужиков, укладывавших солому.
— Сей минут, — произнёс Кобылин. — Всё! Можно поджигать.
Подберёзкин чиркнул спичкой.
Тревожно было на душе у Фомы Рябого, оттого и не спалось ему. Он вышел из избы на воздух. Скрутил папироску-самокрутку, стал прохаживаться по аллее бывшей усадьбы. И вдруг его привлёк звук внезапно скрипнувшего тележьего колеса.
— Кто там? — крикнул он, вглядываясь в темень.
Снова всё затихло.
— Чёрт! Хоть бы одна звёздочка на небе была. Темно, как в бочке, — чертыхнулся Рябой и повернул назад, к флигелю.
В этот момент он и увидел огонёк от чиркнувшей спички.
— Кто там огнём балует? — снова крикнул Рябой. — Коньков, ты что ль?
И в этот момент, одновременно с нервным выкриком Подберёзкина: "Поджигай!" — вспыхнул огонь вокруг всего флигеля. Это с разных сторон подожгли солому.
— Именем революции, стоять! — завопил Рябой, хватаясь за кобуру.