Тамбовский волк
Шрифт:
— Я знаю, где прячет хлеб Устин Подберёзкин, — Лисов не торопился садиться.
— Ну-ка, ну-ка? — Рябой даже закашлялся от неожиданности.
— Тока у меня условие одно.
— Говори своё условие, — насторожился Рябой.
В этот момент и появился в избе Коньков. Евсей Лисов тут же напрягся, но Рябой его успокоил.
— Говори, говори, это мой заместитель Коньков.
— Так это, вы люди пришлые. То есть, пришли, забрали хлеб и ушли, а эти-то здеся останутся, да и мне не резон отсюдова уезжать.
— Я понятливый, Евсей. Можешь дальше
— А, наоборот, даже им помогаем, — вставил Коньков.
— Точно, — согласился Рябой. — Коли поможешь нам найти хлеб Подберёзкина, свой пуд зерна получишь, а имя твоё мы уже забыли.
— Тады слушайте, — Евсей на всякий случай глянул в окно, не видит ли его кто, затем оглянулся вокруг и, понизив голос, сказал:
— Зерно он закапывает на заднем дворе со стороны хлева, под самым домом.
— Почём знаешь? — недоверчиво покосился на него Рябой.
— Так я живу по-соседству и иногда ночью не спится, выхожу во двор. Да и пару раз наткнулся на то, как Устин с сынками своими землю-то копает.
— А он тебя видел? — поинтересовался Коньков.
— Не! — замотал головой Евсей. — Устин весьма крут на расправу. Коли увидал бы меня, думаю, я бы сейчас здеся, перед вами не сидел.
— Понятно! Всё слыхал, Коньков?
— Как не слыхать!
— Тогда действуй, чего стоишь!
Коньков развернулся и пулей выскочил на улицу.
Продотрядовцы к приходу Конькова осмотрели уже всё, что можно, но ни единого лишнего зёрнышка так и не нашли. Устин Подберёзкин с женой стояли рядом. Нюрка истово крестилась и вздыхала, а Устин лишь злобно усмехался, скаля зубы. Коньков глянул сначала на хозяев дома, затем на своих бойцов, потом подошёл к одному из них, взял у того из рук лопату, ткнул её штыком в землю, резко выдернул и, лихо подняв свою фуражку со лба на макушку, махнул свободной рукой в направлении избы.
— Коли перед домом ничего не нашли, товарищи, будем искать на заднем дворе.
И бросил косой взгляд на Подберёзкина. Но лицо последнего было всё ещё спокойным. Ухмыляться, правда, он уже перестал.
— Товарищ Коньков, чует моё сердце, что и там ничего не найдём, — вздохнул тот самый боец, у которого Коньков отнял лопату.
— Сердце, Денисенко, иногда тоже ошибаться может. Так-то! — произнёс Коньков и решительно направился на задний двор.
За ним последовали все бойцы и, естественно, хозяева.
Коньков, придя на место, остановился, сделал несколько шагов в одном направлении, затем в другом. Снова остановился, почесал затылок. Наконец, ткнул штык лопаты в землю и кивнул:
— Денисенко, копай здесь.
В этот момент лицо Подберёзкина перекосилось от злобы. Уловив это, Коньков понял, что попал в самое яблочко. Значит, не обманул их тот крестьянин, как его, бишь, зовут...
Денисенко стали помогать ещё двое бойцов и буквально через несколько минут один из них радостно, нервно заорал:
— Есть, товарищ начальник! Кажись, нашли!
Коньков победно посмотрел на вмиг побледневшего
— Ну, как успехи, товарищи продотрядовцы?
— Есть! Нашли мы зерно! Вона, где его прятал, кулачья морда, — наперебой закричали бойцы.
— Этим же хлебом скольких голодных рабочих и красноармейцев накормить можно, — подытожил Коньков. — Здесь же центнера три, не меньше.
Рябой глянул в раскопанную яму, где на раскрытой парусине переливалось отборное, одно к одному, пшеничное зерно.
— Я же предупреждал всех, Устин, что слов на ветер не бросаю, — повернулся Рябой к Подберёзкину. — Не сдал хлеб добровольно, значит, будешь наказан. Схватить его и отвести на площадь.
— Не дам! — закричала Нюрка и заслонила мужа своим тучным телом от подошедших к нему продотрядовцев.
— А вот это лишнее! — недовольно поморщился Рябой. — Бабьи истерики нам совершенно ни к чему, — Рябой навёл на Нюрку наган. — Лучше не перечь мне, Нюрка, не доводи до греха, я ведь и стрелить могу.
— Да знаешь ли ты, голодранец, что наш сын, Захарка, в Танбове не последний человек, — и не думала отступать Нюрка. — Ежели он узнает, что ты на его родителев руку поднял, он же тебя...
— Заткнись! — перебил её Рябой и, подойдя к ней, пытался оттащить её в сторону, но в следующий миг (он даже не понял, что произошло) он отлетел на несколько метров назад.
Это Устин со всего маху осадил Рябого кулаком. На мгновение воцарилась тишина, затем пришедший в себя Рябой вскочил на ноги и заорал, вытирая кровь с губы:
— Чего стоите, как истуканы! Вяжите его и тащите на площадь! Пороть его будем! Привселюдно пороть.
Как ни силён был Подберёзкин, но справиться с десятком вооружённых мужиков и ему было не под силу. Даже выскочивший из дому сын ничем не смог помочь отцу. Подберёзкина повели со двора. Нюрка завизжала и бросилась за ним, повисла на руке у Рябого, но тот стряхнул её, даже не остановившись. Сын подбежал к матери, помог ей подняться. Лицо у Нюрки вдруг посуровело, глаза остались сухими. Она перекрестила уводимого мужа и повернулась к сыну.
— Седлай Звёздочку, Никитка. Едем в Танбов к Захарке. Надо отца выручать. А я пойду пару курочек зарежу для Захарки и жены его.
— Да, да, маменька.
Никита побежал в конюшню, задал гнедой кобыле с ослепительно белым пятном на лбу овса и погладил её по холке.
— Ешь, Звёздочка! Нам с тобой дальний путь предстоит.
44
Мать и сын Подберёзкины мчались всю ночь, едва не загнав любимую кобылу, но в Тамбов прибыли уже засветло и натянули вожжи, телега остановилась у старого, деревянного двухэтажного дома, где в квартире на первом этаже жил Захар Устинович Подберёзкин, член губкома РКП(б).