Таможенный досмотр
Шрифт:
— Давайте пока считать для себя что-то одно. Значит, вы считаете — это частник?
Сторожев долго не отвечал. Наконец сказал:
— Ну будем считать, что считаю.
Это было главным, Валентиныч ведь не будет зря бросаться словами.
— Тогда, Сергей Валентинович?
— Тогда… — И по этому первому слову шефа я понял, что у Сторожева тоже пока все в тумане. — Тогда возникает обычная, много раз отработанная на таможне ситуация. Кто-то решил нарушить валютный режим и тайком провез определенное количество валюты. Зачем? Чтобы обменять валюту на вещи, являющиеся выгодным помещением капитала. Причем значительно более выгодным, в несколько раз, иначе он не стал бы идти даже на минимальный
— Вы считаете, человеку так легко смириться с потерей полумиллиона? — спросил Ант.
— Сесть за решетку, думаю, несладко. Тем более, капитал для него в таком случае все равно будет потерян. Давай допустим, что ты прав — у него была система предупреждения. Он узнал, что контейнер мы засекли.
— Давайте. — По наступившему за этими моими словами молчанию я понял — игру пора как будто бы заканчивать. Честно говоря, только сейчас мы с Антом, кажется, постепенно поняли: а дело-то типичный дохляк. И даже если не дохляк, тут есть над чем задуматься.
— И все-таки, Сергей Валентинович, что мы считаем? — сказал я.
— А вот что. Вот что мы считаем. Мы твердо считаем, что это нарушение валютного режима, — сказал Сторожев. — Говоря языком спекулянтов — фарцовка. Тогда расчет прост. Кто-то привез в наш город полмиллиона долларов, чтобы реализировать его с выгодой. Ант, что это значит — реализировать с выгодой?
— Ну… Примерно увеличить капитал в полтора—два раза.
— Выходит, у нас есть твердая уверенность, что где-то здесь, в районе Таллина, сейчас “плавает” вещь стоимостью примерно в полтора миллиона долларов? Так? Володя?
— Так, — согласился я.
— Ну, скажем, произведение искусства. Набор бриллиантов. Не знаю. Не мне вам объяснять, что это такое. Безусловно одно: полтора миллиона долларов — это реальный государственный интерес. Реальный. И мы с вами должны эту вещь выявить. Выявить и взять. Все. Володя, тебе ясно?
— Ясно, Сергей Валентинович. Яснее быть не может.
— Тогда поинтересуйтесь. — Сторожев протянул нам через стол три фотографии. Это были фото неожиданно застигнутых объективом трех разных людей на внешней прогулочной палубе одного и того же теплохода, скорей всего “Норденшельда”. Я вгляделся. Да. Все три фото явно сделаны скрытой камерой. Каждому из людей на фотографиях было лет около сорока пяти—пятидесяти. После общего взгляда я постарался как-то разделить для себя эти три фотографии и, разделив, рассмотреть более подробно. На каждом фото внизу, в уголке, были, как обычно, высветлены трафаретом фамилия и имя. Хорошо, попробуем разделить. Хотя бы так — наспех, на первый взгляд. Вот этот, например, с подписью внизу “Нуазо Клод”. Невысокий, черноволосый. Но глаза светлые, а взгляд этих глаз твердый. Сразу видно, что этот человек очень уверен в себе. Хорошо, пойдем дальше. Второе фото. Подпись — “Кунцль Апсолон”. Стоит у трапа. Видимо, решил махнуть кому-то зонтиком. Этот близорук, пухлощек. Очки, кажется, с большой диоптрией. Такой — на вид, по крайней мере — добряк-добрячок. Третий. Подпись — “Пачински Джон”. Моложе остальных. Ему скорей всего лет сорок. Белобрысый, и смотрит куда-то вверх. Интересно, что он там увидел? Чаек? Кажется, этот “Пачински Джон” сам похож на птицу. А впрочем, он элегантен. И очень даже.
— Смотрите, смотрите, — сказал Сторожев. — Смотрите внимательней. Задача на сообразительность. Если в нашем городе действительно есть вещь, для покупки которой иностранец рискнул привезти сюда такую сумму, то что он должен был сделать раньше? Сначала?
— Ну, — я подумал. — Если по делу, он должен был сначала… скажем, за несколько месяцев… побывать здесь. Посмотреть эту вещь, так сказать, атрибутировать ее. То есть убедиться, что она стоит этих денег.
— Может быть, даже показать привезенному с собой консультанту, — добавил Пааво.
Я понял, что имел в виду Ант, а также понял, что Валентиныч давно уже без нас проработал этот вопрос.
— Все верно, — сказал Сторожев. — Так вот, эти вот трое — из прибывших в этот раз сюда на “Норденшельде” — уже бывали раньше в Таллине. Естественно, в разные сроки. И по разным делам.
И еще одна задача на сообразительность. Если мелкого фарцовщика, пришедшего к нам с повинной, убивают из оружия с глушителем точно в висок. И случается это именно в те дни, когда “Норденшельд” прибывает в Таллин, мы можем как-то связать два этих события?
— Можем и должны, Сергей Валентинович, — сказал я.
— Все понятно, — добавил Пааво. — Без слов.
— Значит, считайте, что оба вы уже в приказе и с сегодняшнего дня освобождены от текучки. Кроме того, чтобы вы не начинали с нуля, я уже провел кое-какую работу с Уфимцевым. И, кажется, у него уже кое-что для вас есть. Впрочем, узнаете сами. Ну и для этой же цели вот, возьми, Володя. Это любезно предоставленный начальником таможни Артуром Викторовичем Инчутиным список драгоценностей… с которыми выходили в город пассажиры “Норденшельда”. Поинтересуйтесь.
— Спасибо, Сергей Валентинович. — Я взял список. Вгляделся. Все четко. По разделам — “кольца”, “кулоны”, “колье”, “серьги”.
— Я, конечно, не убежден… но вполне может быть, что тут затесалась “кукла”. Ну, сам понимаешь, даже если ее нет, может быть, этот список хоть на что-то вас натолкнет.
“Куклами” вообще мы называем муляж — заранее изготовленное изделие из фальшивых драгоценностей. Если допустить, что один из пассажиров “Норденшельда” решил приобрести в Таллине что-то, что стоит таких бешеных денег, он вполне мог запастись точной копией изделия, с которым, скажем, ознакомился еще год назад. Выйдя в город с таким муляжем, ничего не стоило потом вернуться назад уже с настоящими драгоценностями. Я еще раз проглядел список. Сначала — фамилия и имя; потом — подробное описание драгоценности; потом — дата и час выхода; и, наконец, — дата и час возвращения. Что ж, по крайней мере хоть начинаем не на голом месте. Записная книжка Горбачева — раз. Этот список — два. Ну и, может быть, нам все-таки что-то расскажет Эдик Уфимцев.
Мы с Антом вошли в комнату с крохотной табличкой на двери: “НТО. 4-й сектор”, что попросту обозначало “лаборатория Уфимцева”. По виду встретившего нас Эдика я понял, что он давно ждет нас. Худой, с оттопыренными ушами, большим носом и особым, всегда странно косящим взглядом — из-за этого он был похож на настороженную птицу, — Эдик сидел на стуле, сунув руки в карманы белого халата. Здесь же, на столе, валялись яркие цветные каталоги, увеличительные стекла, в центре стоял громоздкий прибор, как стало ясно впоследствии — калорископ для определения цветовой гаммы бриллиантов. Эдик встал, пожал мне руку, Анта же просто толкнул кулаком в бок.
— Горячий привет труженикам эн-тэ-о. — Ант подмигнул.
— Наслышан, наслышан от шефа. — Эдик вздохнул. — Ну что, выкладывайте.
— Эдик, родной. — Ант принялся не спеша перелистывать один из каталогов, на обложке которого было написано по-английски: “Аукцион “Сотби”. — Не будем долго рассказывать — шеф тебе, наверное, все уже пояснил.
— Было дело. Только, Ант, не нужно пальцами трогать глянцевые литографии.
— Миль пардон, — Ант отложил каталог. — Эдик, короче, к нам привезли полмиллиона. Бабушкино наследство. Ну и… Володя, может, ты как старший группы?