Танцор
Шрифт:
Да, если бы Танцор получил доступ к архиву игр, то именно эта мысль и пришла ему в голову -- незадолго до смерти. Потому что, вычислив среднюю продолжительность жизни игроков, он впал бы в депрессию.
Хотя, конечно, были какие-то совершенно безобидные, а порой даже и симпатичные конкурсы. Например, надо было нарисовать эскиз памятника самому себе. Причем, на это дело давалась неделя. Танцор совершенно четко просек, что победит тот, кто максимально приблизится к массовым представлениям о прекрасном, о смысле жизни и смерти, о значимости человеческих деяний, кто
Это был верный посыл, поскольку победителя определял не Магистр, а вся юзерская тусовка. Что же касается техники воплощения замысла в рисунок, то тут Танцор в себе не сомневался. В свое время, когда-то, в детстве, в Твери, он пару лет занимался в художественной школе.
Но и на этом верном пути он наткнулся на развилку. Можно было бы сделать что-либо грандиозное, величественное, для стояния на площади. И тут выбор был прост, поскольку россияне в силу интриг средств массовой информации не любила Церетели и Рукавишникова (у которого Достоевский, блин, так нажрался, что со стула сползает), то можно было бы остановить свой выбор на стилистике Клыкова, а лучше всего -- Кербеля.
А можно было бы сделать что-то надгробное, так сказать, приватное, для родственников, друзей и немногочисленных, но преданных поклонников.
Немного поразмыслив, Танцор выбрал второй вариант, потому что стояние на площади кого-то иного, а не себя, если этот иной, конечно, не Высоцкий или Есенин, и если он, иной, пока еще, упаси Господи, жив, способно сильно озлобить людей.
Поскольку времени было достаточно, то он решил вначале изучить существующий опыт, для чего совершил экскурсии на три столичных кладбища: Востряковское, Калитниковское и Рогожское. Для осмотра выбирал, естественно, места захоронения людей весьма и весьма состоятельных.
И был поражен увиденным. Прозрел. Понял, что грядущие исследователи российского быта конца ХХ века смогут предельно точно воспроизвести его лишь на основании исследования захоронений. Что, в принципе, сейчас практикуется в отношении палеолита и других доисторических периодов.
Большинство так называемых элитных районов столичных кладбищ, когда Танцор приближался к ним, когда видел издалека, без подробностей, напоминали ему давние советские времена. А именно -- Первомайские праздники, когда горожане стройными рядами выходили на торжественные шествия, чтобы продемонстрировать лояльность к коммунистической власти.
По мере приближения ассоциация менялась, и он ощущал себя уже маленьким мальчиком, входящим в оформленный по стандартному всесоюзному проекту парк культуры и отдыха. Создавалось впечатление, что по мановению чьей-то всесильной руки возродились из небытия статуи футболистов с мячами, девушек с веслами, горняков с отбойными молотками, очкастых студентов с раскрытыми книгами и пограничников со сторожевыми собаками. Что все они, некогда свергнутые и поруганные, воскресли и заняли свои законные места на пьедесталах.
Но и вблизи это ощущение сохранялось. Танцор, который в последний раз участвовал в траурном
Все они, "как живые", разговаривали по мобильным телефонам, стояли рядом с гранитными "Мерседесами", курили сигары или дорогие сигареты. Приглядевшись повнимательней к одному цилиндрику, зажатому между указательным и безымянным пальцами, Танцор даже смог прочитать на нем: "Мальборо". Именно русскими буквами, видимо, чтобы всяк смог прочитать и преисполниться уважения к покойному.
У некоторых, принадлежавших к преступной элите, в карманах рельефно выпирали пистолеты. Боевики пониже рангом держали оружие в правой руке, а один так даже целился в окружающее пространство из автомата Калашникова.
Те же, кто получил право упокоиться на элитарных участках благодаря своим достижениям в сфере бизнеса, также были отмечены вполне внятными символами, оставлявшими сомнения в том, кто чем торговал, и как называется фирма, которой он обеспечил процветание на долгие годы. Да, тут нередко встречались высеченные безвестными скульпторами не только названия фирм, но их адреса и телефоны. И это было правильно, поскольку всякая реклама, и даже такая, способствовала вспомоществованию вдовам и сиротам, из чьих нежных объятий злой рок, а то и просто киллерсакая пуля вырвали единственного кормильца.
Было отражено и финансовое могущество усопших. У одних из нагрудных кармашков пиджаков высовывались карты Visa, другие держали в одной из рук бумажник, как правило, такой толщины, что он казался беременным, у третьих на постаменте, по периметру, где у Пушкина, что возвышается на Пушкинской площади, шла строка: "Я памятник себе воздвиг...", была высечена закольцованная лента, на которой был многократно повторенный знак $.
Любопытно, что вся эта финансовая символика вполне органично сочеталась с православной. У кого-то, кто был изваян без галстука, на груди был крест. Кто-то стоял на "православном постаменте", то есть со стихами из Евангелия.
Например, такими: "Я есмь пастырь добрый: пастырь добрый полагает жизнь свою за овец".
Или: "Итак бодрствуйте; ибо не знаете, когда придет хозяин дома, вечером, или в полночь, или в пение петухов, или поутру; чтобы, пришед внезапно, не нашел вас спящими".
А также: "И ели все, и насытились; и набрали оставшихся кусков семь корзин полных; а евших было четыре тысячи человек, кроме женщин и детей".
У кого-то за спиной был просто установлен канонический крест, который в определенных ракурсах выглядел как ствол карабина.