Танцующая с грозой
Шрифт:
— Ты с ума сошел! — Воскликнула Каяна, сжав его лицо в ладонях. — Ты хоть понимаешь, о чем говоришь? Это заклятье, а не ритуал, и уже после первого применения, последствия необратимы. Его же только для преступников разрабатывали. Для магов, перешедших черту. Хоть и пишут, что "кукла" имеет временное ограничение, это неправда. Даже после снятия, человек не сможет быть прежним. Да он жить полноценно не сможет.
— Откуда ты знаешь? Я еле нашел информацию о нём. Тебе… Тебе что, угрожали этим? Кто?
— Я видела, как это заклинание разрабатывалось. Видела испытания. Видела тех, на ком его применяли, после прекращения воздействия.
— Откуда…
— Это заклинание — личная разработка моего отца. Кайла Леройда, верховного мага и высокого лорда.
— Твой
— Ну, а от кого, по-твоему, Рису досталась такая сила огня в наследство? — Как-то устало ответила Каяна. — Во мне сила не проснулась. А вот в сыне…
А у меня крутилась только одна мысль. Рису тринадцать лет. Они что, за все это время не поинтересовались полным именем жены? Да и папаша хорош, неужели не переживает где его дочь и что с ней? Что тут можно сказать? Только: "Твою же мать"!
Глава 67
Саргус с недоверием смотрел на Каяну. А потом начал мотать головой, словно стряхивал что-то.
— Подожди! То есть, ты, по происхождению, аристократка? Но ты же пришла сама, без сопровождения. Все это время сама вела дом, убиралась, готовила, мыла посуду и нянчилась с Рисом, пока он был маленький. — Наг чуть ли не пальцы подгибал, перечисляя все несоответствия поведения Каяны с поведением аристократок. — Да мы за все время ни одного письма не получили с предупреждением. Каяна, я помню, как ты вошла в храм. Помню, как брат спросил твое имя. Ты назвала только личное, без родового, как простолюдинка. Почему?
— То есть, что Марина пришла сама, готовила и в дороге, и в норе, а имя свое вообще в храме не назвала, никого не удивляет? — Усмехнулась Каяна. — Почему не назвала род отца? Он отрекся от меня, когда стало понятно, что сила, скорее всего, не проснётся. Отец женился по обязанности, ради продолжения рода, мама умерла в родах. А я росла на попечение слуг, отец был вечно занят. Мне уделял внимание изредка, когда подходил срок очередной проверки пробуждения дара. И с каждым разом, получая отрицательный результат, все больше и больше был недоволен. Когда мне было десять, одна из его любовниц родила ему сына. Мальчик искрил с рождения, как и Рис. С того дня, я для отца перестала существовать. Он сказал тогда, что мое рождение не стоило его усилий, и он, словно забыл о моем существовании. А мне так хотелось быть нужной, чтобы меня любили. Я помогала слугам, почти все время проводила на кухне, там и научилась готовить. Стирка, уход за садом и даже за лошадьми… Я не считала это чем-то недостойным или унизительным. Наш повар ликовал, когда я впервые сама смогла от начала и до конца приготовить ужин. Он радовался за меня и без конца хвалил. Управляющий показывал мне учётные книги по поместью отца, объяснял и учил, позже я частенько его подменяла. Отец, получая отчёты, даже не замечал разницы. А моя старенькая няня, жена нашего садовника, всё время говорила, что повезет тому, кто возьмёт меня в жёны, и что в моем доме будут жить счастье и любовь. Я и выросла в ожидании этого момента, когда я выйду замуж. Мечтала глупая, что буду заботиться о муже, доме. А когда появится малыш, он будет самым долгожданным и любимым.
Даже я, находясь на расстоянии, слышала слёзы в голосе девушки. Хотелось подойти и обнять, но я понимала, что возможно, это первый раз за всю жизнь, когда Каяна выплескивала все обиды, что накопились.
Сейчас, ее нельзя было перебивать. Сейчас, ее нужно было выслушать. Сейчас, нужно было дать ей возможность выговориться, а потом, укутать теплом и заботой, о которых она так мечтала в детстве.
Наг перестал обнимать её ноги, а вместо этого, стянул девушку со скамейки, усадив к себе на верхнюю часть хвоста, и обнял её и руками, и хвостом.
— К моим восемнадцати, стало абсолютно понятно, что проходить отбор я буду, как простолюдинка, но меня это не пугало. Уж на высокомерных лордов я насмотрелась. Да и получить в мужья такого, как мой отец, я не хотела. И я была рада, что он забыл про меня, и мою судьбу решит отбор. А не как обычно, договор
До меня донёсся смех Каяны. Но смех ядовитый, полный горечи. Наг тоже это понял и почувствовал.
— Я помню. Дверь аккуратно открылась, если бы я в тот момент не повернул голову, отвлекаясь от разговора с братьями, мы бы и не заметили, что кто-то зашёл. Такие тихие у тебя были шаги. Лёгкое зелёное платье и огромные глаза, мерцающие, словно в них разгоралось изумрудное пламя. До сих пор помню, как в тот момент сжалось сердце, а потом кровь словно взбесившись, побежала по венам. И пока Саар спрашивал, как тебя зовут, Радмал, наш младший, ткнул меня в бок и спросил, что со мной. А я смотрел на тебя, улыбающуюся Саару. Я помню тот гнев, что я выставляю себя идиотом, а ты даже не удосужились взглянуть. Помню захлестнувшую волну злости и ярости…
— Я запомнила тот момент. Много раз потом, я вспоминала… Ты замер и смотрел, не отводя взгляда, Саар отвлёк меня вопросом, а когда я снова посмотрела на тебя, ты уже смотрел на меня злобно, с заледеневшим лицом и с усмешкой, больше напоминающей оскал.
И наг, и Каяна замолчали, явно оба вспоминая, чем закончилась та встреча в храме. Первым эту тяжёлую тишину нарушил Саргус. Сглотнув, словно прогоняя ком в горле, и без конца сжимая Каяну в объятиях и утыкаясь лицом в волосы, как будто старался надышаться впрок, наг начал говорить.
— Я потом… Когда проснулся, нашел твоё платье. Точнее, то, что от него осталось. Я боялся идти в лекарское крыло. Не мог понять, что произошло. Ведь понравилась же, такая хрупкая, такая маленькая. Красивая, как игрушка, в своем платье. Хотелось ползти немедленно, валяться в ногах и зацеловывать каждый пальчик, все до чего дотянусь. Но никто же так не делал, не говорил о таком, я не знал, как быть. И, как последний идиот, пополз в храм. По дороге увидел лавку, а в витрине платье. Зелёное. Отправил домой. Тебе. А приполз уже опять бешенный. Я ведь когда покупал его, думал, какая ты в нем будешь красивая…
— А я не хотела больше быть красивой, и нравиться не хотела, и вообще привлекать к себе внимание. Хотелось заползти в какую-нибудь дыру, свернуться калачиком и больше не просыпаться. С той встречи, я не надевала ничего, что было бы зелёного цвета.
— А я метался, словно под камнепад попал. Приходил в себя, словно из мутной жижи выныривал, и от ужаса сотворенного выть хотел, помнил, что хотел поговорить, попросить прощения, все исправить. А сделал все ещё страшнее, ещё хуже. Полз, как от пожара, в храм, а там дурел от гнева и ярости. А потом новость, как ледяной водой обдало. Ты беременна, а нам нельзя к тебе приближаться. А я в обход всех запретов полз к тебе, смотрел издалека. Видел, как ты улыбалась, придерживаясь рукой за живот, увеличивающийся с каждой неделей. Помню, как впервые увидел, как ты засмеялась, когда ребёнок затолкался. Ты была счастлива. Одна. Точнее с ним. Я ни разу с момента встречи, больше не видел тебя улыбающейся. Никогда. А тут… И я не нужен тебе был, только о ребёнке и думала. Словно… Словно потерпела уродов, зато получила свое личное сокровище, и даже не вспоминаешь…