Танцующая с грозой

Сдобберг Дина

Мое состояние не укрылось от моих близких. Рука Элины легла на плечо и незаметно сжала. Уверенно улыбается Миа, упрямо сжал губы Рис. Каяна застыла натянутой тетивой, сжала ладони в кулаки, но обернувшись, вдруг, мне подмигнула. Горячие пальцы медведя оплетают ладонь, чувствую согревающее дыхание на запястье.

— Тебе нечего бояться — шепчет еле слышно.

— Я не боюсь — боюсь, конечно, но стараюсь убедить себя в обратном. Боюсь неизвестности.

— И волноваться тоже нечего. Это наги сейчас с ума сходят, им уже сообщили, что здесь Лангран, и не в самом лучшем настроении. А им воздуха не надо, лишь бы ты была рядом. Любой из нас шкуру за возможность быть твоим отдаст, не думая.

Я хотела уже ответить, что для нагов мой род давно не новость, а сама я им не особо-то и нужна, раз, по посольствам спустя столько времени, мотаются, а не ко мне пришли, но не успела.

Опережая послов буквально на секунды, в зал ввалились Ард и Берд, отец Элины. Но, боги, в каком состоянии?! Камзолы порваны. У Берда носом кровь. У Арда разбиты губы и содрана кожа со скул и щёк, словно его лицом по брусчатке возили. Папаня Элины болезненно морщится при каждом вдохе, и держится за ребра

ладонью, все костяшки сбиты так, как, будто он неоштукатуренную кирпичную стену лупцевал. Зато Ард припадает на правую ногу, где стремительно распухает колено. Я успела схватить Элину за руку в последний момент.

— Стоять! Ты куда это собралась? — В который раз убеждаюсь, что ее желание помогать сильнее её самой. Если разобраться, оба волка такого наворотили, что пусть хоть поубивают друг друга, а она чуть не рванула лечить и спасать.

— Им же больно, надо помочь! — И вот о чём я, собственно, и говорила.

— Твоя мама уже помогла одному, которому было больно. Напомнить, чем это для нее закончилось? Добра они не помнят и хорошего отношения не ценят…

— А вам обязательно тыкать в самые больные места, напоминая о самых страшных ошибках прошлого? — Рядом с Бердом стоял канцлер, и говорил громко, на весь зал. — Нравится наблюдать, как мучаются мужчины, которым не дано исправить прошлое или хотя бы искупить его? Получаете удовольствие, глядя, как готовые на все, ради одного единственного шанса получить самое желанное в жизни, лишаются последней надежды? Вы, не задумываясь, мешаете даже исполнению предназначения, лишь бы усилить муки оступившихся и виновных. Не перед вами виновных. Добиваете тех, кому и так в жизни ничего не мило, и царит беспросветная тьма, даже белым днём. Вы не знаете и не представляете, что такое потерять пару, жить в разлуке с нею, знать, что это по твоей вине, что не сохранил и не уберёг. Понимать, чувствовать, сходить с ума от того, что не можешь найти, защитить, утешить. Выпросить прощения и просто знать, что с твоей драгоценностью все хорошо. Чувствовать каждый раз ее слезы и боль, и быть бессильным исправить хоть что-то. Ни один палач в этом мире не сможет причинить и десятой доли той боли. Но вы смогли! Не зря говорят легенды, что Ланграны способны оживить самые страшные кошмары для любого под этим небом…

— Серьёзно? Вы обвиняете меня в собственной дурости, подлости и жестокости? — Плевать, кто он и какова его вина, меня захлестывала злость. — Ланграны, значит, чудовища? Палачи, оживляющие кошмары? А кто эти кошмары создаёт? Что, разве Ланграны подливали вам в своё время зелье, блокирующие связь с парой, что бы вы не почувствовали, что случилась беда? Разве Ланграны придумали и осуществили ту чудовищную затею? Или, может, Ланграны издевались толпой над девушкой, уничтожая, унижая, причиняя боль, уродуя судьбу и убивая? Я, значит, люблю по больным местам тыкать? Хорошо. Меня учили оправдывать возлагаемые на меня надежды. Ответьте мне, пожалуйста, КА-АНЦЛЕР, я специально выделяю вашу должность, когда вас привели в тот дом, допустим из-за зелья, вы не чувствовали эмоций своей пары. Но, объясните мне, каким образом, оборотень на вашей должности, умудрился не понять того, что там происходило? Не увидеть ран и следов принуждения, слёз, не услышать криков? Вы, простите, не в состоянии отличить добровольное участие в непотребстве от насилия? И не надо на меня рычать! Рычать надо было там и тогда! А не сейчас упрекать меня, что, мол, прошлым тыкаю.

— Я тебя саму этим зельем напою, хорошенько так накачаю. А потом спрошу, сможешь хоть что-то адекватно воспринять и понять?

— Я позволяла обращаться ко мне на ты?

— Лангранова тварь! Заткнись! Ты не в моих ранах копаешься своим ядовитым жалом…

Сразу две вещи произошли одновременно. Между мной и канцлером встал Дар, а самого канцлера обняла его пара, прижавшись со спины. И в мгновение разъяренный, готовый убивать зверь, превратился в мягкого и ласкового, думающего только о своей паре, откровенно наслаждающегося ее прикосновениями.

Этому мужчине было все равно, что происходит вокруг него, главное в его жизни, было в его руках, в его объятиях, под надёжным присмотром. Женщина, удивительно красивая, с безумно печальными глазами, знающая о жестокости и подлости не понаслышке, совершенно не боялась этого вспыльчивого и агрессивного мужчину. Доверяла его рукам. В ней не было страха перед ним. Ни капли.

Эти двое просто купали друг друга во взаимной нежности. Только им слышимый шёпот, разделённое на двоих дыхание, столько пламени было во взгляде оборотня, что становилось неловко наблюдать за этими двумя, казалось, что я лезу с барабанами в тонкое звучание флейты, что рушу что-то удивительное, хрустальное, словно промаршировала в кирзовых сапогах по клумбе с цветущей петуньей.

А между тем, канцлер, выслушивая что-то, в чем его горячо убеждала его пара, внимательно смотрел на меня. В одном он был прав, забывшись в своей злости, своими словами я будила болезненные воспоминания, заново вскрывала и без того кровоточащую рану. Выдохнув, набираясь смелости, я сделала то, что до меня не делал ни один Лангран.

— Канцлер, я признаю вашу правоту, я, действительно, своими неосторожными словами в споре с Вами, напоминала о неприятных событиях прошлого Вашей жене. За что приношу Вам свои извинения. — Тишина в зале стояла просто мертвая. От моих слов растерялся и не знал, что ответить даже канцлер. — Однако, это не меняет моего отношения к поступку Вашего брата, низость которого он отказывается признавать до сих пор…

— Я никогда не отказывался отвечать за свои поступки. — Берд стоял, прилагая заметные усилия, чтобы справиться с болью. Но в его голосе звучала только решимость и уверенность. Резко полоснув себя по руке, этот мужчина продолжил. — Я прошу богов быть свидетелями моих слов. Я прошу справедливого воздаяния за свои собственные дела. Я, действительно, опоил брата тем зельем. Но я ни на секунду даже не заподозрил, что это такое. Отец сказал, что брат в беде, что его поят каким-то приворотным, что он сам себя не помнит, а мерзкая человечка, что выдает себя за его пару, вертит им,

как ей вздумается и изменяет брату. Отец сожалел, что никак не может уговорить брата выпить с таким трудом добытых "слез богини", говорил, что еле-еле выпросил у нагов флакон. Что если бы брат раз — другой принял «слезы», то любое бы зелье прекратило дурманить его голову, а девку подержали бы на расстоянии от него, что бы, когда придет в себя, сам решил, зачем она это делала и какого наказания достойна. Я богами и собственной кровью клянусь, что если бы хоть на мгновение я заподозрил ложь, если бы мог почуять или предположить козни против пары брата, я бы сам, лично ее охранял, пока брат был на службе. Но отец так искренне сожалел… Я поверил. Не перепроверил, не убедился лично, не потребовал доказательств. Я не ждал такого подлого удара от отца. Когда это вскрылось, когда стало известно о проклятии, наложенном на оба рода, сопричастных в этом преступлении, я не пошёл в храм Живы. Настоятельница, что присутствует здесь, может подтвердить, что я мог обратиться к богине и попросить ее суда, также, как это сделала сама настоятельница. Я не злоумышлял ни против брата, ни против его пары. Меня самого обманули и использовали, смешали мое имя с грязью, все королевство знает меня, как самого подлого предателя, замешанного в посягательстве на пару родного брата. Но я принял проклятие, как заслуженную кару. Я не роптал на тяжесть наказания, зная, что по моей, пусть и невольной, но вине, чистая и хрупкая девочка пережила настоящий ад. Что брат, потерявший из-за моей доверчивости и пару, и зверя сразу, день за днём переживает, куда большие муки. Оскорбительные слова невесты, отказавшейся от помолвки, уже ничего не меняли. Сам себе я говорил гораздо худшие вещи. И проклятие делало свое дело. Пока я мог, я всеми силами помогал брату в поисках, надеялся, что успеем найти его жену, думал, все сам ей расскажу, объясню, что бы она поняла, что вины брата нет, чтобы не боялась простить и подпустить к себе. Но время шло, я уже не мог вставать с кровати, а время таяло. Брат превратился в озлобленную тень, старший, став королем, издал не любимый многими закон о неприкосновенности человечек, а я становился гниющей обузой. Дальнейшее я не помню. Все мое существование превратилось в тот самый кошмар. Боль, ослепляющая и дурманящая, стала моей постоянной спутницей. Я ничего не соображал. Ни какое время сейчас, ни что происходит вокруг, ни кто я сам. Пока однажды в моей бесконечной пытке не появился просвет. Чуткие прохладные ладони, снимающие жар одним прикосновением, самый вкусный запах, что окутывал и избавлял от боли. Звонкий стук сердца рядом, что был моим единственным ориентиром. И голос, мягкий, певучий, наполненный таким состраданием и пониманием. Мне хотелось во всем повиниться этому голосу, все рассказать, мне было важно, что бы та, что рядом, знала обо мне всё, до мельчайших подробностей. Я тянулся, мне жизненно необходимо было это тепло, хотелось пропитаться им, насытится, присвоить себе. Одна единственная мысль билась в голове. Моё, забрать, не отпускать. Я без конца твердил клятву верности, повторял слова брачного ритуала раз за разом, даже не знаю в реальности или в бреду. Помню яркую вспышку подтвержденной связи с женой. Помню хлынувший следом испуг, боль. Только не понял, что почувствовал боль пары, а не свою. В себя пришел только утром, от того, что зверь бесновался внутри. И только увидев простыни, понял, что мне не привиделось, что действительно рядом была моя пара, что я взял ее в жены и подтвердил связь. Но видно напугал девушку. Да и выглядел я гораздо хуже, чем сейчас. Как рассказали братья, даже кожа с лица и тела сползала лохмотьями. Зверь слышал пару, а найти не мог. Если пара жива, а зверь не может найти к ней дорогу, значит, ты совершил что-то очень плохое в отношении своей пары. А я не знал что, не мог выяснить. Зелья, составленные по рецепту знахарки, что меня вытащила, помогали, то ли талантлива была донельзя, то ли сыграло роль, что она моя половинка, но результат был на лицо. И все девятнадцать лет, я чувствовал ее страх передо мной и ненависть. А через какое-то время и ее переживания за кого-то родного и беззащитного. Я почувствовал, что у моей пары появилось продолжение, ее след. Но не мог понять, откуда? Думал, что из-за проклятия не могу иметь детей, а одинокая девушка вполне могла стать жертвой какого-нибудь мерзавца. Но я бы принял это дитя, как своего. Я никогда бы не попрекнул, появлением ребёнка. Думал, что напугал или был противен со своими язвами и ранами. Я и подумать не мог, что то, что я ощутил, как самое правильное в жизни оборотня, для нее было насилием, от которого она сбежала на другой край королевства. А когда почувствовал её смерть, то только мысль, что где-то есть продолжение моей пары, её кровь, ее дитя. Без защиты и, возможно, в одиночестве, я умолял братьев помочь и найти. Перетрясли все королевство, не сунулись только в земли Лангранов, потому что и в голову не пришло, что кто-то отважится уйти туда и там поселиться…

— А что же вы вестника не отправили? Вон, Эрар нашел меня за пять минут. — Лучше я буду задавать вопросы, потому что от этой исповеди уже слезы стояли в глазах.

Одна ошибка, одно недопонимание, а сколько боли. И Берду и его паре, и их ребёнку, Элине.

— Вестник находит только того, кто сам дал разрешение к себе обратиться. Вот Эрар смог вам отправить послание, а Дарден нет. — Принц держался из последних сил. — Поэтому и я не смог найти свою жену и ребёнка. Неужели думаете, я бы согласился отказаться от такого дара? О чём и мечтать не смел. Даже если бы у Элины не проснулась ипостась, даже если бы она не была травницей и знахаркой, все равно, я бы не переставал благодарить богов за столь щедрый подарок.

Я не знала, что и ответить, вроде и виноват, как не крути, а получается, что сам жертва и настрадался не меньше тех, кому причинил вред. Но больше меня волновала побледневшая и растерянная Элина, которая не понимала, как теперь относится к произошедшему много лет назад и к своему отцу, что все это время для нее был, наверно, единственным, кого она ненавидела и презирала.

Берд пошатнулся, это и решило вопрос. Отбросив все колебания, Элина метнулась к нему. Целительница, она и есть целительница. С другой стороны подошёл орк, что подхватил оборотня и помог ему выйти из зала в сопровождении Элины.