Танцующая с лошадьми
Шрифт:
Наташа подумала, едва сдерживая смех: это похоже на то, что оставляют за собой лошади.
– Пюре из тушеных бобов. Ты раньше не ела?
Сара покачала головой и смотрела с подозрением: вдруг ее разыгрывают?
– На вкус лучше, чем на вид. Правда.
Мак ждал, всматриваясь в их лица.
– Ладно, – сказал он. – Закажем что-нибудь с доставкой на дом.
– Здесь нет ресторанов, отпускающих блюда на дом. Это деревня. Смотрите, – Наташа вскрыла упаковку с тако, – если добавить сметану и сыр, получится вполне съедобно. Разве не в этом суть мексиканской еды?
После
– Да еще только полдесятого! – воскликнул Мак. Они с Наташей перебрались в маленькую гостиную. Он положил ноги на корзину для поленьев. – Что ты за подросток?
– Думаю, усталый подросток, – заметила Наташа. – У тебя был трудный день.
– Что читаешь?
Сара вынула книгу. Она была обернута в красную бумагу и скреплена клейкой лентой.
– Это дедушкина, – сказала она и добавила, увидев, что они ждут. – Ксенофонт.
– Ты читаешь классику? – удивленно спросила Наташа.
– Это об искусстве верховой езды. Пап'a ее читал, и я подумала, мне это тоже сможет помочь…
– Греки могут научить тебя верховой езде?
Сара протянула книгу Маку. Он изучил обложку.
– Ничего не меняется, – сказала она. – Вы слышали о белых лошадях Вены?
Даже Наташа знала о белых лоснящихся жеребцах, но думала, что они не более чем красивая приманка для туристов, вроде бифитеров [38] .
38
Бифитеры – популярное прозвище церемониальных стражей лондонского Тауэра. Хотя формально бифитеры отвечают за надзор за заключенными Тауэра и охрану королевских регалий, на практике они выполняют функции экскурсоводов и сами являются достопримечательностью.
Их ездоки по-прежнему учатся по трактату Ла Гериньера, который был написан в 1735 году. Каприоль, крупада, курбет… Манеры, фигуры не изменились с тех времен, когда их исполняли перед «королем-солнцем».
– Многие принципы правосудия восходят к древним временам, – сказала Наташа. – Меня поразило, что ты интересуешься классической литературой. Ты читала «Илиаду»? Там наверху есть. Тебе может понравиться…
Но Сара покачала головой:
– Это только чтобы учить Бо. Пока нет Пап'a.
– Сара, можно тебя спросить? – Мак потянулся за тако и положил его в рот. – А какой во всем этом смысл?
– В чем?
– Все эти премудрости. Чтобы твои ноги были в строго определенном положении. Чтобы ноги лошади двигались точно так или этак. Чтобы ее голова была повернута точно туда. Другое дело прыжки или скачки. Я наблюдал за тобой в парке. Ты повторяла одни и те же упражнения, снова и снова. Какой в этом смысл?
Вопрос ее поразил, заметила Наташа, будто был еретическим.
– Какой смысл? – переспросила Сара.
– Повторять все эти движения так маниакально. Выглядит мило, но я не понимаю цели. В большинстве случаев не понимаю даже,
После мытья на мокрых волосах девочки остались бороздки от расчески. Она пристально на него посмотрела:
– Зачем вы все время снимаете?
Он улыбнулся: вопрос ему понравился.
– Потому что надеюсь, следующий снимок будет лучше.
– И я тоже могу сделать лучше. – Сара пожала плечами. – Мы можем сделать лучше. Стремимся прийти к абсолютному взаимопониманию. Это достигается легким давлением пальца на поводья или почти незаметным перенесением веса. Каждый раз это по-новому. Он может быть в плохом настроении, я могу быть усталой. Или грунт может быть мягче. Это не столько техника, это два разума, два сердца пытаются понять друг друга. Это о том, что происходит между вами.
Мак поднял бровь и посмотрел на Наташу:
– Мне кажется, мы поняли.
– Когда Бо меня понимает, – продолжала Сара, – когда у нас получается вместе, ничто не может с этим сравниться. – Ее взгляд стал отрешенным, руки сжали воображаемые поводья. – Лошадь может делать красивые вещи, удивительные вещи, если вы научитесь просить ее правильно. Дело в том, чтобы попытаться раскрыть ее способности, а потом заставить сделать что-то. Более того, заставить сделать, потому что она сама этого хочет. Потому что, когда у нее получается, она чувствует себя на вершине мира. – Повисла пауза. Девочка смутилась, словно разоткровенничалась больше, чем ей хотелось бы. – В любом случае, – закончила она, – ему было бы лучше дома.
– Он скоро туда вернется, – весело заверил Мак, – после небольших каникул. А мы станем плохим воспоминанием, о котором можно будет рассказать друзьям.
– Мне кажется, – продолжала Сара, словно не слышала его, – ему будет плохо без меня целую неделю.
– Мы все это уже обсудили. – Наташа почувствовала растущее раздражение, и это отразилось в ее тоне. – Даже если бы он остался в Лондоне, ты не могла бы видеться с ним. Здесь, по крайней мере, за ним будут ухаживать. Уймись, Сара… – Она не хотела показывать досаду, но слишком устала.
Сара собралась уходить, но обернулась.
– Вы продаете дом? – спросила она на пороге. – Я слышала, что вы говорили, когда была в ванной.
В таком маленьком доме трудно держать что-то в тайне. Наташа посмотрела на Мака.
– Да. – Он тяжело вздохнул. – Продаем.
– Куда переезжаете?
Он подбросил спичечный коробок и поймал его.
– Я, наверное, куда-нибудь в Ислингтон. Куда Наташа – не знаю. Но ты не должна волноваться. Это случится не скоро. К тому времени дедушка вернется домой.
Сара замешкалась в дверном проеме:
– Вы уже не вместе, да?
Это прозвучало скорее как наблюдение, чем вопрос.
– Да, – подтвердил Мак. – Живем вместе ради детей. Ради тебя, между прочим. – Он бросил книгу Саре, она ее поймала. – Слушай, не беспокойся за нас, – сказал он, заметив ее тревогу. – У нас дружеские отношения, и мы готовы жить под одной крышей, пока все не придет в норму. Да, Таш?
– Да, – хрипло отозвалась Наташа.
Сара смотрела на нее; показалось, что девочка видит ее насквозь, и Наташе стало неловко.