Танцующий в темноте
Шрифт:
Выскользнув из ванны, я вытираюсь насухо и замечаю белый шелковый халат, висящий на настенном крючке. Я надеваю его как раз в тот момент, когда раздается стук в дверь.
Обри стоит там, когда я открываю ее. Она поворачивается и жестом приглашает меня следовать за ней.
— Спа-тайм.
Оказывается, ‘спа-тайм" — это код для обозначения боли. Вскоре она укладывает меня на массажный стол, мои ноги раздвигаются, когда она отрывает последнюю полоску муслина от области между моими бедрами. Я не издаю ни звука, но мои пальцы впиваются в виниловую кожу
— Я знаю. В первый раз чертовски больно, — говорит Обри.
Я подавляю гримасу.
— Только в первый раз?
— И во второй. И в третий. И… знаешь, что, мне следовало остановиться на чертовски больно.
Я издаю горький смешок, жжение, наконец, проходит, когда она намазывает это место тонким слоем крема. Когда она выпрямляет мои ноги и наносит успокаивающий бальзам на только что натертые воском икры, я открываю глаза. Она стоит слева от стола, повернувшись ко мне бритой стороной головы, и я впервые замечаю ее обнаженный вырез.
— Ты не носишь шарф?
Она ухмыляется, но не поднимает взгляда от моих ног.
— Нет.
— Значит, ты не одна из секретарей? Я думала, что это что-то вроде части униформы или что-то в этом роде.
— О нет. Я… просто на меня не претендовали.
Я сглатываю, вспоминая один из пунктов контракта: Я понимаю, что если никто из Мэтьюзз не назовет меня своим верным слугой, я сделаю своим главным долгом служить всем четверым по их индивидуальным просьбам.
У меня пересыхает в горле, когда я отвечаю:
— О.
Обри издает смешок, нежно помогая мне принять сидячее положение и застегивая халат на мне спереди.
— Мне нравится так, если это то, что тебя интересует.
— Тебе нравится это?
Мы встаем, и она ведет меня в другую комнату, затем усаживает в кресло, окруженное зеркалами. Я почти не обращаю внимания. Как ей могло нравиться обслуживать четырех мужчин до "полного удовлетворения"?
Я не святая, когда дело доходит до секса. Я потеряла девственность в пятнадцать и никогда не оглядывалась назад. Мне нравится секс, или, точнее, я нуждаюсь в нем, несмотря на то, что знаю, что не получаю от него такого удовольствия, как большинство женщин. Для меня этот акт служит определенной цели.
У меня нет дома, мамы, которая хотела меня, или понятия, кто мой папа. У меня определенно нет никакого контроля над тайными, запретными местами, в которые иногда заглядывает мой разум. Но искусство и секс? Это две вещи, на которые я могу рассчитывать. Мои единственные релизы в этом мире. Единственные вещи, находящиеся под моим контролем, достаточно мощные, чтобы заглушить весь остальной мир.
Это место — подписание контракта, действие в качестве служанки, принятие платы за мое тело — это совершенно новая территория. Территория, которая угрожает лишить всякого чувства контроля.
Обри приподнимает мой подбородок. Она
— Да, — в конце концов бормочет она, — хочу. Это не значит, что никто из них не хочет заявить на меня права…
Ее губы приподнимаются, и она использует кисточку, чтобы нанести консилер на мою кожу.
— Но я сделала выбор. И это освобождает. Разве не поэтому ты здесь? Ищешь что-то? Такую свободу, которую ты больше нигде не найдешь?
Свободу? Я не знаю, как бы я назвала одинаковых кукол, живущих в особняке, чтобы выполнять приказы мужчин, но свобода — не совсем первое слово, которое приходит на ум.
Мои мысли, должно быть, написаны на лице, потому что Обри отстраняется, ее глаза сужаются.
— Или, может быть, то, что ты ищешь, отличается. Может быть, причина, по которой ты здесь, в другом.
Мой желудок сжимается, когда ее слова попадают слишком близко к цели. Я сохраняю невозмутимое выражение лица, но голос дрожит.
— Ч-что ты имеешь в виду? Они нашли меня, связались со мной. Точно так же, как и все остальные здесь.
Это правда, смешанная с ложью. Выцветший номер телефона, который я нашла нацарапанным на дне прикроватной тумбочки Фрэнки, возможно, был оставлен там не для меня, но, как я узнала, это место предназначено только для приглашенных в самом эксклюзивном смысле. Вы не ищете дом Мэтьюззов; они ищут вас.
Когда я дрожащими пальцами подняла трубку в тот день, когда поняла, что Фрэнки не просто ушла — она пропала, — женщина, которая ответила на мой звонок, предположила, что меня выбрали, как и всех остальных.
Обри пожимает плечами, затем снова наклоняется вперед и начинает работать над моим макияжем глаз.
— Я имею в виду, что иногда вещи, к которым нас тянет, рассказывают о нас больше, чем мы осознаем. Есть причина, по которой ты решила сесть на самолет, Эмма…
— Эмми.
— …и дело не только в деньгах. Это никогда не бывает просто из-за денег.
Ее слова проникают в мой мозг, ясные и тяжелые. Могло ли это быть правдой? Была ли Фрэнки здесь для чего-то другого? Но что она могла искать? Она никогда не искала ответов; она та, от кого люди получают ответы. Никогда не последователь, всегда лидер.
— Тогда что? — спрашиваю я тихим голосом, боясь ответа, который могу получить. — Зачем, если не из-за денег?
Еще одно пожатие плечами, когда она оглядывается вокруг, переводя взгляд с одной черной стены на другую.
— В этой темноте есть что-то грубое, тебе не кажется? Что-то честное. Реальное. В таком месте, как это, ты не можешь не позволить себе погрузиться в свои самые сокровенные тайны и желания. В свои самые темные уголки. — Ее пальцы обхватывают мой подбородок, когда она снова наклоняет мою голову, на этот раз так, что я смотрю прямо в ее проницательные зеленые глаза.