Танцы на кончике иглы [сборник стихов]

Ширанкова Светлана

Чет и нечет

Брось монетку — чет и нечет, Вечер падает на плечи, Город трубами калечит Чуть живые феврали. Несгораемые свечи, Неразменные рубли. Было… что с тобою было? Что — забыто, что — остыло, Вполнакала диск унылый Греет неба простыню. Гастарбайтеры-Ахиллы Рушат Трою на корню. Чет и нечет, черт и нечерт, Алгоритм до боли вечен, Осциллографом прочерчен По судьбе сердечный ритм. Жив — убит, здоров — увечен, Невменяем — нелюбим. Ты один — хоть чет, хоть нечет. Выбор: чай или покрепче, А внутри надежда шепчет, Обещает крылья дать. Выпей водки — будет легче Эту стерву убивать. Чет

и нечет, нож и пуля, Сорок в марте, снег в июле, Вероятностная буря, Прогностическая блажь. Молча, спину не сутуля, На шестнадцатый этаж. Крылья — антураж…

Отрицание отрицания

Воробьями зачирикал февраль, На окне весну почувствовал кот. Если глаз не открывать — это рай, А откроешь — сразу зрение врет. Будто пролито на скатерть "Бордо", Сигарета мокнет в луже вина, Будто с вешалки исчезло пальто, И зубная щетка в ванной — одна. Будто вдребезги разбит телефон, Будто губы от усмешки болят… Если глаз не открывать — это сон, А откроешь — без сомнения, ад. Это трусость? Ну и пусть, все равно. Лучше так — на ощупь, веря в свой бред. В дверь звонят… уже, похоже, давно. Да, иду, вот только — выключу свет. Резь в глазницах — боже, как горячо, Словно кто-то в них плеснул кислоты. А под пальцами — чужое плечо, Если глаз не открывать — это ты.

упражнение на заданную тему в порядке тихого бреда

Хочется тишины. До судорог в желудке, до зубовного скрежета. Господи, где же ты берешь воск для затычек — подскажи адрес лавочки? В голове гудят тысячи голосов, сообщая новости, которые мне до лампочки, иглами морских ежей колются бытовые вопросы — суп, котлеты, наличие хлеба и молока. Насосом сердце гонит словесную жижу по венам. Я сдохну от кислородного голодания — замечания по телефону о погоде и качестве выполненной работы. К радио-мать-их-частотам подключаюсь напрямую — кажется, кто-то впаял мне антенну в височную долю мозга. Резонирую в указанной плоскости чьей-то системы координат — коробки с незаданной осностью. Просто тишина — это такая религия рожденного ползать…

Боже, храни карнавал!

Венеция. Холодно. Боже, храни карнавал! Февраль зазывалой на ярмарке маски развесил. Веселье оплачено — смейтесь! Но город мне тесен, Он ждал не меня — и зимы он, похоже, не ждал. Я пью его воду — в ней грязная пена толпы, Объедками брошенных мыслей забиты каналы. Вдыхаю зависшую в воздухе взвесь карнавала И роли немого статиста прошу у судьбы. Глотатели шпаг и факиры сродни голубям, Им площадь Сан Марко — тарелка для манны небесной, Пажи у подола своей престарелой невесты Добавят на щеки румяна и блестки к теням. С открытым лицом, неприличен, у всех на виду, От горя взахлеб хохочу на перилах Риальто, Хромым акробатом душа крутит фляги и сальто… Я жду не тебя. А себя и подавно не жду.

Тридцать

— Ну что, подруга, тридцать? Вот те раз, Как незаметно время пролетело! А я смеюсь, подкрашивая глаз, И в джинсы упаковываю тело. — Ты стала старше, может быть, мудрей, Раздвинула пошире горизонты… Я улыбаюсь, стоя у дверей, И в сумочку запихиваю зонтик. — Ты слышала про кризис тридцати? Не верь ты в этот бред, побойся бога! А мне смешно по улице идти И громко петь романсы по дороге. — Позволь поздравить, пожелать любви, За твой успех поднимем мы стаканы… А доченьке в апреле будет три, И муж, похоже, любит, как ни странно. И я скажу, когда придет черед Произносить приветственные тосты: — Да к черту тридцать! Слушайте, народ, Вот стукнет сто — вы приходите в гости!

Банальное

Грохот железной дороги, ведущей отсюда и вниз. Так попадают в рай — тебе ли об этом не знать… Зачем же вместо перрона шагаешь на старый карниз? Ты утром выбросил

крылья, вконец разучившись летать. Который год — тридцать три, но нет своего креста (Не то, чтобы ты хотел — просто так повелось). Видать, твой Иуда пьян, грудная клетка пуста, И даже пуля в висок упорно летит насквозь. В улитку свернулись дни, кусая себя за хвост. Неужто опять зима? Она же была вчера. …А ты себя хоронить идешь на старый погост, Почти наплевав на боль в районе седьмого ребра.

Сказки утреннего города

В портовой таверне

В этом порту мне привычно не верят в кредит. Бармен, двойную текилу, лимоны и соль! Осень. Штормит. Затяжные, как войны, дожди Краску смывают с бортов постаревшей "Ассоль". Бармен, постой, я пока уходить не хочу, Выпей со мной, если лень говорить — помолчи. Пусто сегодня — ни шлюх, ни матросов-пьянчуг, Сыро, темно, даже память текилой горчит. Я ведь любил ее, только сказать не умел: Мялся при встрече, таращился как идиот. Ей же какой-то провидец однажды напел, Будто бы счастье под парусом алым придет. Дни и часы ожиданья слагались в года, В кровь проникало шипение злых голосов. А у меня на еду не хватало тогда — Что говорить про парадный комплект парусов. Так и расстались — пошел каботажем в Лахор, После носило по свету… да ладно, не суть. С ней? Не встречались, но слышал, что ждет до сих пор. Может, дождется… Пусть ей повезет хоть чуть-чуть.

Сказка о звездах и перекрестках

Все вы идете к истине различными путями,

а я стою на перекрестке и ожидаю вас…

Будда

Из небрежных весенних набросков Я себе сотворил божество. Предстоятели всех перекрестков Собрались на мое торжество. В небе звезды нездешние плыли Семенами чудовищных гроз. Горсть дорожной иссушенной пыли Мне один предстоятель принес. Вексель жизни предъявлен к оплате — Отпустились грехи и долги, И второй предстоятель заклятье Наложил на мои сапоги. Ночь стекала муаровой лентой По запястью уставшей руки — Третий молча мне вырезал флейту Из рассвета и горной реки. Боль взвихрилась в обрядовом танце — Навсегда, до конца… без конца… Осторожные тонкие пальцы В грудь вложили кусочек свинца. Дар получен. Я избран и проклят, И своим божеством обречен У прохожих в витринах и стеклах Отражаться за левым плечом. Вечный гость на любом перекрестке — Без любви, без вины, без вина — Прямо в душах рисую наброски… …а в моей — умирает весна.

О королевах и кошках

Серая сказка дремы кошачьей В плюшево-теплой мякоти кресла. Катится в небе солнечный мячик, Тонет в сиропе скуки воскресной. Вон и клубок пылится у двери. Да, поиграю… после… немножко. А рассказать — никто не поверит: Быть королевой хуже, чем кошкой. То машинально чешет за ушком, То оттолкнет, как черные мысли. Часто ночами плачет в подушку, Прячет подальше редкие письма. Блеск бриллиантов в вырезе платья, Сплетни, приемы, треск фейерверков… Кукла пылится возле кровати, Тщетно ребенка ждет колыбелька. Я понимаю — тоже порода, И государству нужен наследник. Кажется, дело все же к разводу — Слишком уж частый гость исповедник. Ей — в монастырь, другую — на племя. Полно рыдать, никто не услышит. Едем, карета подана — время… В келье, надеюсь, вкусные мыши.

Сказочное

Мне сегодня немного надо — просто сердце в твоей ладони, Я повешу его на гвоздик отбивать по ночам минуты. Каждый раз, уходя из дома, ты становишься посторонним — Невесомой безликой тенью, саркастичной улыбкой будды. Коньяком согреваю вечер, посыпая лимоны грустью, Послевкусие горькой пленкой покрывает язык и нёбо. Телефонных звонков отмычки тишину мне ломают — пусть их! Я придумала злую сказку, где мы счастливы были оба. Там волшебники и драконы корку неба разносят в клочья, А герои, в крови по горло, ковыряют чужие раны — Просто жизнь. Я уже решила — хэппи энда не будет… впрочем, Только что я разбила сердце. Извини. Вероятно, спьяну.