Танцы по-нестинарски
Шрифт:
Так говорила обида. Но жила в нем уже и мудрость, которая стала утешать да урезонивать: "А чего же ты хотел: чтобы Женя стала отнимать мужа у другой солдатки? Чтобы, гордая, краденую любовь стала узаконивать? Перед людьми и совестью своей стыд принимать? Не такая она... Сам знаешь. А после, когда Настя умерла?.. Поздно было. Парень-то вырос. Зачем у него легенду отнимать да давний обман раскрывать?"
Захар закурил, открыл окно. Над кустом сирени висела полная луна. Как тогда, той ночью... Теперь ему ясно, почему она просила: "Говори. Все, что хочешь, говори. На всю жизнь хочу тебя наслушаться..." И ласкала - на всю жизнь.
Захар докурил "Приму" до того, что окурок прижег пальцы. Он распечатал конверт, который уже успел заклеить, достал письмо к Сергею. И тут вся решительность и радость вдруг куда-то девались. Что написать и как написать? Нужно ли вообще об этом писать?
Захар долго думал, потом сделал в конце письма короткую приписку:
"Сынок! Несколько минут назад в бумагах твоей покойной матери я нашел такое, что перевернуло мне всю жизнь. Дело прошлое, но очень важное и касается оно нас с тобой. В письме о таком не напишешь... Поэтому приезжай теперь непременно!"
Несмотря на поздний час, Захар отнес письмо на почту, бросил в ящик. Помолодевший и счастливый, он возвращался домой и прикидывал: через сколько дней сын получит его весточку? Догадается ли он, что произошло? Наверное, догадается. Должен догадаться.
Лахтин открыл глаза и вздрогнул от неожиданности: на другой стороне кровати возле спящей Ляли нахально развалился... его двойник.
– А девочка хороша, - гнусным шепотом заключил Йегрес и плотоядно ухмыльнулся.
– Жаль, черт возьми, что я не материальный. Роль святого духа, как ты понимаешь, меня мало устраивает.
Он протянул свою черную лапу, театрально положил ее Ляле на грудь.
– Ты чего сюда заявился?!
– прошипел Лахтин.
– Убирайся!
– И не подумаю, - засмеялся Йегрес, - собственник проклятый... Конечно, если ты будешь выступать, то я могу и уйти. Слетаю, например, к Светлане. Она еще тоже не вставала...
– Пошли на кухню, - взмолился Лахтин.
– Разбудишь Ляльку - что я ей скажу?
Он осторожно выбрался из постели, прикрыл за собой дверь спальни. Двойник объявился на кухне прямо из стены. Однако полностью выходить не стал: высунул возле холодильника торс, оперся плечом о шкафчик.
"Если Лялька проснется и увидит этот живой горельеф, точно с ума сойдет, - подумал Лахтин.
– Надо поскорее его отправить... Впрочем, кроме меня, его, кажется, никто не видит..."
– Небось в мечтах уже премию получаешь?
– полюбопытствовал Злодей и покачал головой.
– Шанс, конечно, есть. Но ты себя, Сергей, на худшее настрой. В случае чего - не так обидно будет.
Он впервые назвал Лахтина по имени. Тот удивился: "С каких это пор? Обычно двойник говорит пренебрежительно и грубовато. Насмешничает, подкалывает, язвит..."
– Ты, кстати, тут особо не сибаритствуй и Ляльку не обижай, назидательно сказал Йегрес.
– Прогонит.
– Кого? Меня? Мышка меня прогонит?
–
– Я вижу, Злодей, ты переутомился. Заговариваться стал.
– Мое дело предупредить... Еще тебе два совета впрок. Вишневского в серьезное дело не пускай - увлечется, потом не оторвешь. Бери пока его идеи и внедряй их... осваивай. А его заканчивать диссертацию посади - он тебе за это в ножки поклонится. Это первое. Второе: не тяни с переводом Светланы. Ты же знаешь, в отделе главного механика освободилось хорошее место. Девушка толковая, перешла на третий курс - уговори Павла Александровича, чтобы взял. Чем раньше уберешь ее из приемной, тем скорее твоей станет.
– Все-то ты рассчитал. Стратег...
– Это ты рассчитал. И сам себе советы даешь, - ухмыльнулся двойник.
– Опять темнишь?
– Лахтин включил конфорку, поставил на плиту чайник.
– Так я весь из темени, - сказал Йегрес и прислушался.
– Все, конец аудиенции. Проснулась твоя милашка. Помни, что я сказал, и будь здоров.
Он нырнул в водопроводный стояк, и трубы на всех этажах загремели, будто по ним пронесся град камней.
"Полдома, негодяй, разбудил", - подумал Лахтин, возвращаясь в спальню. Он завалился на кровать, будто большой кот, и стал целовать Лялю. И маленькая женщина в самом деле проснулась.
– Ты тупик моих желаний, - прошептал он довольно пошловатую фразу, которую услышал в КБ от Генина, обхаживавшего в коридорах всех встречных сотрудниц.
Ляля высвободилась:
– Чайник дребезжит, слышишь?
Потом она готовила завтрак, а Лахтин ошивался на кухне и, сам того не замечая, мешал: снова фальшиво и громко напевал о "неудачнике", целовал Лялю, когда она отцеживала картошку, курил.
"Бог мой, - с раздражением подумала Ляля.
– Ведь он всерьез полагает, что весь мир создан специально для него, Сереженьки Лахтина, для его пользования. А уж я и подавно...
– Она попробовала успокоить себя. Сережа, конечно, эгоист, но и ты не лучше. Тебе мало владеть им по случаю. Тебе подавай его целиком и навсегда - обычная женская логика. А он обычная мужская логика - этого не хочет. Да, больше не хочет, чем не может, потому что с Тамарой его уже долгие годы ничто не связывает. И ни с кем не связывает. Разве что со своим отражением в зеркале..."
И тут Ляля вдруг нечто поняла и даже испугалась своего открытия: она повторяет привычные соображения, а на самом деле не хочет им владеть - ни теперь, ни тем более всегда. Мысль была отчетливая и определенная, но Ляля поспешно прогнала ее прочь. Съездит в Мацесту, отдохнет. А там и сентябрь. Пойдет на работу, привезет к себе Димку... А Сергей... Не хочется сейчас копаться в их отношениях. Само собой все решится.
Они вернулись в комнату.
– Мышка, я принимаю волевое решение.
– Лахтин допил кофе, встал. Подскажи, где твой билет на поезд?
– На телевизоре, - машинально ответила она.
– Ага, вот он, купейненький. Раз ты меня любишь, а это факт, значит, остаешься. А соблазн купейненький...
Он разорвал билет, выбросил обрывки.
– Ты согласна, Мышка?
– спросил он, протягивая к ней руки. Великолепный принцип: все, что мешает нам быть счастливыми, - в мусорное ведро!
– Гениально!
– подтвердила Ляля, и губы ее задрожали.
– По крайней мере, эффектно, как в кино. Ты не подумал, что я могла бы сдать билет?