Танцы во льдах
Шрифт:
Я неслышно вздохнула.
– Ладно, собирайтесь, - поднялся со вздохом и Лех.
– Идти еще далеко, а время-то не ждет. До ночи придется здорово поспешить, чтобы не натолкнуться на местных живчиков. Трис, ты выдержишь двое суток без привалов?
– Куда ж я денусь?
Он испытующе посмотрел, словно сомневаясь в моей искренности, но очень быстро отвел взгляд: и правда, чего спрашивать, когда мне все равно придется выдержать, если, конечно, я хочу добраться до своих гор? Выдержу. Я все выдержу, если надо. Потом, разумеется, буду мозоли на ягодицах сводить и еще долго морщиться, забираясь в седло. Но чего только не сделаешь ради себя, любимой?
Я спокойно выдержала этот взгляд, постаравшись ничем не показать своих опасений, затем он так же
И знаете, что это значит?
Что у меня внезапно появились ОГРОМНЫЕ проблемы!!
Я оказалась права - Рум страшно обиделся. Да не просто обиделся, а самым настоящим образом НАДУЛСЯ! Во-первых, сделался невидимым, как всегда, когда хотел показать свое возмущение. Во-вторых, перестал отзываться на свое имя. В-третьих, нарочито держался поблизости, но так, чтобы и я его не достала, и Ширра, если приблизится, не успеет сделать ему "хлоп". Иными словами, парил где-то возле моего левого уха, наслаждаясь полнейшей безнаказанностью, и монотонно, глухо, без всякого выражения бубнил:
– Трис, Трис, Трис, Трис...
О, как я ненавижу, когда он так делает!!
Ни словечка в ответ, ни косого взгляда на робкое "извини", ни знака, ни весточки - без конца только это ужасное "Трис", от которого меня просто передергивало. Но уРум
Рум всегда заводил эту унылую песню, когда желал меня наказать, неизменно играл в молчанку, красноречиво показывая, насколько сильно его, белого и пушистого, задело мое некрасивое поведение. И, поскольку ничем иным насолить он не мог, то принимался использовать свое невесомое положение так, как получалось: доводил меня до исступления какой-нибудь дурацкой фразочкой, которую начинал бесконечно повторять. Причем не просто так, а ровным, бесстрастным голосом, без всякого выражения и намека на эмоции, тихо, но так, чтобы я точно услышала. И длиться эта пытка могла целый день. Вернее, целую ночь, поскольку прежде он мог появляться лишь в это время суток. Причем, не когда попало, а исключительно в лунные ночи. И в этом свете мне, можно сказать, еще везло. А теперь, когда я сама его освободила, когда позволила являться в любое время и оставаться сколько угодно, когда мы так страшно его обидели, настойчиво игнорировав все долгое утро... спаси и сохрани меня Двуединый!
И это при том, что теперь его нудный голос слышала только я!!!
Я мысленно застонала, с надеждой озираясь по сторонам в поисках спасения. Но тщетно: вокруг были только кусты и деревья, деревья и кусты. Шумящие зеленые кроны над головой, от мелькания которых уже рябит в глазах, яркое солнце в прозрачной вышине, клочья паутины, так и норовящие прилипнуть на лицо, звериные тропки, сменяющие одна другую, полное отсутствие нормальной дороги (Лех отчего-то решил, что топать среди буреломов с конями в поводу будет лучше, чем если бы вышли на нормальный тракт, которым пользуются караваны и все умные люди!). А еще тут царит исключительнейшая глухомань, в которой не только голоса человеческого не слышно, но даже Ширра снова куда-то запропастился и оставил меня один на один с этим маленьким, вредным, коварным, страшно обидчивым существом, которое только однажды, в полузабытом сне, вело себя так, как и полагается приличному мужчине, а все остальное время валяло дурака и старательно делало вид, что ничего иного не помнит!
Да, сперва я чувствовала себя виноватой, потому что действительно бессовестно забыла о нем и вспомнила слишком поздно. Потому что предпочла ему общество Леха и его побратимов. Потому что поддержала Ширру тогда, когда должна была умело погасить конфликт еще в зародыше. Ему было, на что обижаться. Но ведь всему есть предел! Сколько можно нервы мне трепать?! Тем более, зная, насколько я этого не люблю! А он, будто специально, то отлетает подальше, даря надежду на избавление, то потом вновь возвращается и с новой силой начинает бурчать, от чего меня не просто передергивало, а самым натуральным образом бросало в дрожь.
– Трис, Трис, Трис...
– опять забубнило над ухом.
– Хватит, перестань, - наконец, шепотом взмолилась я.
– Рум, пожалуйста, не доводи до греха!
– Трис, Трис, Трис...
Нет, это ужасно! Сил никаких нет терпеть! Три часа кряду!! Хоть ложись и помирай прямо тут, под копытами у лошадей! Никакого спасу от него!!
– Рум!
– Беатрис, Беатрис, Беатрис...
Я тихо взвыла и схватилась за голову: ненавижу, ненавижу, ненавижу, когда он так делает!!! Знает же, что я терпеть этого не могу!! Все знает, маленький негодник, а все равно утверждает, что мое настоящее имя именно такое! И напоминает при каждом удобном случае! Особенно как сейчас, когда я и так уже на грани, готовая выловить его при первой же возможности и от души оттрепать его невидимую холку!
– Трис, что случилось?
– увидев мое зверское лицо, осторожно поинтересовался Лех.
– Случилось, случилось, случилось...
– эхом зазвенело у мен в голове.
Я тихо зашипела, сжимая кулаки.
– Ничего. Просто я кого-то сейчас убью!
Вот теперь обернулись все: даже Крот, незаметно коснувшись рукоятей ножей, соизволил поднять голову, Рес странно пожевал губами, а эльфы вовсе зашарили глазами по окрестностям, выискивая возможного недоброжелателя. Откуда им было знать, что этот самый "доброжелатель" совсем рядом! Вон, висит где-то над сосной и мстительно бурчит, отлично зная, что никто, кроме меня, не услышит!! И как я им все объясню? Думаете мне поверят?! Ну да, а потом еще пальцем у виска покрутят!
– Трис?
– слегка обеспокоился Лех.
Я отрицательно мотнула головой и покрепче сжала зубы, чтобы не разразиться непечатной тирадой прямо здесь, у них на глазах, грозя прослыть не только странной, но еще и буйной. Сомкнула губы, как капканом, насупилась, незаметно выискивая мелкого стервеца, и прибавила шагу, надеясь, что найду в себе силы выдержать этот кошмар. Не помогло: вредный дух так и вился над головой, осыпая меня бесконечными повторениями каждого слова, что только было произнесено вслух. Истерзал мое имя, измучил этой монотонностью, довел до белого каления и вообще, едва не вызвал самопроизвольное возгорание.
Я уже не могла не злиться на непролазные дебри, куда мы забрались по милости Леха. Вызверилась на надоедливую паутину, от которой не было спасения. Остервенело сдирала ее с плеч, стараясь не слишком материться, чтобы несносный Рум не начал повторять еще и это. На упрямую скотину за спиной не смогла спокойно смотреть, когда та временами начинала пятиться от очередной чащи и мотать глупой башкой... в общем, в скором времени меня начало раздражать абсолютно ВСЕ. Деревья, кусты, отсутствие нормальной дороги, крохотные ямки, так не вовремя попадающиеся под ноги, непонятливое копытное, тащащееся следом и без конца норовящее дернуть за повод посильнее, яркое солнце, назойливая мошкара, болезненно ясное небо, пение птиц... я просто кипела изнутри, как передержанный на огне чайник, и молча молилась Двуединому, чтобы не сорваться. Но, поскольку дневного привала не планировалось, ни малейшей передышки ждать не следовало, а Рум не переставал делать гадости, то одна только мысль о том, что придется терпеть эти издевательства до самой ночи, приводила меня в настоящее бешенство.